Анархия, Анархизм. Вопросы и ответы. — Скачать .doc файл
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие к русскому переводу.
Введение
1. Анархизм.
1.1 Происхождение слова «Анархия».
1.2 Что означает «анархизм».
1.3. Почему анархизм также называют либертарным социализмом?
1.4. Чем социалисты отличаются от анархистов?
1.5. Возникновение анархизма.
2. Цели анархизма.
2.1. Сущность анархизма.
2.2. Свобода.
2.3. Отношение анархистов к организации.
2.4. «Абсолютная» свобода.
2.5. Равенство.
2.6. Солидарность.
2.7. Воля.
2.8. Отношение к иерархии.
2.9. Идеалы анархического общества.
2.10. Против иерархии.
2.11. Прямая демократия.
2.12. Согласие как альтернатива демократии.
2.13. Индивидуализм и коллективизм.
2.14. Волюнтаризм.
2.15. Природа человека и анархизм.
2.16. Сверхчеловек.
2.17. «Второй сорт».
2.18. Терроризм и анархизм.
2.19. Этика анархизма.
3. Сравнительная классификация анархистских течений.
3.1. Различия между анархо-индивидуализмом и анархо-социализмом.
3.2. Разновидности анархо-социализма.
3.3. Эко-анархизм.
3.4. Пацифизм и анархизм.
3.5. Анархо-феминизм.
3.6. Культура анархизма.
3.7. Анархизм и религия.
3.8. Чистый анархизм.
4. «Классики» анархизма.
КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ АНАРХИЗМА В XIX — XX ВЕКАХ*.
Истоки
В.Годвин и М.Штирнер
П.Ж.Прудон
Бакунин
Анархисты в Первом Интернационале и в Парижской Коммуне.
Анархическое движение рубежа 19-20 веков
П.А.Кропоткин
Революционный синдикализм, анархо-синдикализм и ФОРА
Анархисты в Великой Российской Революции 1917-1921 годов
Анархисты и гражданская война в Испании 1936-1939 годов
1968 год и современное анархическое движение
Предисловие к русскому переводу.
Оригинальное название произведения — «Наиболее часто задаваемые вопросы по анархизму», в русскоязычной редакции изменено на более употребимое в русском языке название — «Анархия, Анархизм. Вопросы и ответы», на наш взгляд не меняющее смысла оригинала. Так же, насколько было возможно, сохранены именно переводы цитат, а не цитирование русскоязычных авторов из их произведений.
Тов.Андрей. Рязань, 2004г.
«Пролетарии мира, идите в глубь к себе и там ищите и творите правду: больше вы ее нигде не найдете».
Петр Аршинов: «История Махновского Движения».
Это произведение написано анархистами всего мира, в качестве попытки обобщенно изложить анархистские идеи и теорию. Этот текст — совместное усилие группы анархистов, с целью представить полезные сведения для организаций анархистов и дискуссионных клубов в надежде, что идеи анархии будут реализованы. Здесь представлены аргументы, доказывающие, почему люди должны быть анархистами, а так же опровержение обычных доводов против анархизма, с которыми мы сталкиваемся. Кроме того, этот документ – попытка восстановления доброго имени анархизма и истинного значения слова Анархия.
Поскольку анархистские идеи кажутся состоящими в разногласии со «здравым смыслом» (например, «мы нуждаемся в государстве и капитализме») мы должны указать, почему анархисты так думают. В отличие от многих политических теорий, анархизм отрицает стереотипы, и вместо них строит свои идеи и идеалы на основе глубокого анализа человеческого общества, а также на принципах гуманности. Чтобы читатель смог правильно понять суть и принципы анархизма, мы привели свои аргументы в максимально расширенной форме, не упрощая их, несмотря на то, что размеры произведения могут отпугнуть случайного читателя, его длина обоснована.
Так же читатели могут упрекнуть нас в частом цитировании: «цитаты являются удобной вещью, чтобы избавить себя от необходимости думать». (A.A. Milne). Дело обстоит не совсем так. Мы включили многочисленные цитаты известных анархистов по трем причинам. Во-первых, чтобы показать, что мы не просто слепо следуем идеям клаасиков анархизма. Во-вторых, что наиболее важно, это позволяет нам связывать прошлое анархизма с его настоящим. И, наконец, цитаты используются для того, чтобы передать сами идеи, а не их описание.
Кроме того, многое цитируется, чтобы позволить читателям сформировать свое мнение о цитируемем произведении, а также и для экономии места. Например, цитата Ноама Хомского о поддержке государством капитализма говорит о том, что наши аргументы основаны на фактах и, не имея необходимости представлять все аргументы, мы ссылаемся на высказывание Хомского. Заинтересованные читатели могут прочитать цитируемый текст, если они желают узнать об этом более подробно.
Мы должны также рассказать историю создания этого произведения. Она началась в 1995, когда группа анархистов собралась написать опровержениеие на заявления сторонников либертарно — капиталистических идей о том, что они — анархисты. Те, кто участвовали в этом проекте, потратили много часов на диалоги с этими людьми о том, могут ли капитализм и анархизм идти вместе. Наконец, группа активистов решила, что лучше всего — составить это произведение в виде ответов на «Наиболее часто задаваемые вопросы», объясняющие, почему анархисты ненавидят капитализм и почему анархо-капитализм не является анархизмом.
Так было принято предложение Майка Хабена, модератора сайта «Критические анализы Либертарианства», что проанархистские «Наиболее часто задаваемые вопросы» гозаздо лучше, чем анти-анархо-капитализм. Это произведение все еще несет в себе отпечаток своей истории. Например, цитаты из Эйна Рэнда, Марри Ротбарда и подобных авторов, занимают слишком много места в Секции F. Они действительно не столь важны. Однако, поскольку эти деятели являют чрезвычайные примеры капиталистической идеологии, придают капиталистической идеологии явно авторитарное значение, которое более умеренные сторонники капитализма пробуют скрыть или минимизировать, их упоминание уместно, т.к. помогает лучше понять отличия многочисленных капиталистических теорий от анархизма.
Очень надеемся, что мы сделали полезное дело для анархистов и других противников капитализма. Возможно, мы должны даже поблагодарить за эти «Наиболее часто задаваемые вопросы по анархизму» многих «либертарных» капиталистов, ведь именно их глупые доводы и споры с анархистами побудили нас начать эту работу. Но это для них — слишком много чести: вне интернета они — ничто, лишь там они могут нас раздражать своими глупостями. Поэтому, секции F и G состоят, в основном, из раннего варианта «Наиболее часто задаваемых вопросов по анархизму» и включены лишь для того, чтобы опровергнуть мнение, что анархист может быть сторонником капитализма. Заявления подобного рода встречаются в интернете довольно часто, хотя в реальной жизни нам это и не требовалось бы опровергать, так как почти все анархисты считают, что анархо-капитализм — не анархическая идеология и что его сторонники — не часть анархистского движения.
Так, появившиеся по вышеуказанной причине «Наиболее часто задаваемые вопросы по анархизму» расширились и превратились в гораздо большее, чем мы первоначально себе представляли. Это произведение стало своеобразным введением в анархизм, его идеи и историю. Анархисты считают, что не бывает легких путей и что свобода должна быть основана на индивидуальной ответственности, поэтому данное произведение является развернутым. Оно бросает вызов большому количеству предположений, что идеи анархистов совершенно не реальны. Мы также признаем, что далеко не все из приведённых в этой работе вопросов задаются чаще. Мы просто хотели включить в неё максимум имеющихся у нас аргументов.
Мы уверены, что многие анархисты не будут на все 100 % согласны с тем, что мы написали в этом произведении. Это нормальное явление в движении, основанном на индивидуальной свободе и критическом мышлении. Однако мы уверены, что большинство анархистов в основном согласятся с основной частью произведения. Так же мы уважаем мнение тех, кто с чем-то действительно не согласен, т.к. именно в свободе мнений состоит подлинное выражение анархистских идей и идеалов. В анархистском движении много разногласий и споров о различных аспектах анархистской теории и практики. Анархисты всегда терпимо относились к различным точкам зрения по отдельным вопросам и всегда были готовы работать вместе, несмотря на незначительные разногласия. Мы попытались отразить это и надеемся, что нам удалось представить идеи самых различных тенденций анархического движения.
Данная работа — не ортодоксальная теория анархизма, которой всем анархистам следует свято придерживаться, а отправная точка для изучения анархизма и претворения анархических идей в жизнь. Мы считаем анархизм живой теорией, постоянно совершенствуемой множеством самостоятельных, индивидуальных и коллективных усилий. Только применяя наши идеи на практике можно найти их сильные и слабые стороны и учитывая их, развивать анархистскую теорию в новых направлениях и в свете новых опытов. Мы надеемся, что это произведение отражает процесс самостоятельных действий и самообразования и помогает его реализации.
Мы уверены, что есть много вопросов, которые не были затронуты в этом произведении. Если вас что-нибудь интересует, что мы могли бы добавить и прокомментировать, или включить в данное произведение, то вам надо с нами связаться. Это произведение — не наша «собственность». Оно принадлежит всему анархическому движению и создано с целью стать постоянно развивающейся, живой теорией. Мы желаем, чтобы оно росло и ширилось новыми идеями как можно большего количества людей. Если Вы хотите принять участие в этой инициативе, тогда входите в контакт с нами. Если кто-либо (особенно анархисты), хотят ознакомиться или распространять данную работу — пусть не стесняются. Это — ресурс анархического движения. По этой причине мы выпускаем Copyleft версию «Наиболее часто задаваемых вопросов по анархизму» (см. http://www.gnu.org/copyleft/copyleft.html). Мы гарантируем, что «Наиболее часто задаваемые вопросы по анархизму» всегда останутся свободным изданием, доступным всем желающим.
Мы надеемся, что это произведение заставит Вас думать. Надеемся также, что благодаря ему еще хотя бы несколько человек станут анархистами и это ускорит создание анархистского общества. Несмотря на многие неудачи в анархическом движении, мы, создавая эту книгу, показали что анархизм, несмотря ни на что, был и остаётся жизнеспособной, последовательной политической идеей.
Мы посвящаем эту работу миллионам анархистов, живым и мертвым, тем, кто пытался и пытается создать лучший мир. «Наиболее часто задаваемые вопросы по анархизму» впервые были опубликованы 19-ого июля 1996г., в честь 60-летия испанской Революции 1936г. и посвящаются героям испанского анархического движения. Мы надеемся, что наша работа поможет освободить мир.
Авторы «Наиболее часто задаваемых вопросов по анархизму»: Иэйн Маккей (Iain McKay), Гэри Элкин (Gary Elkin), Дейв Нейл (Dave Neal), Эд Бораас (Ed Boraas)
Выражаем благодарность за вклад в развитие анархизма: Эндрю Флуду (Andrew Flood), Майку Болларду (Mike Ballard), Франку Коккет (Francois Coquet), Джамалу Ханну (Jamal Hannah), Майку Хабену (Mike Huben), Грэгу Алту (Greg Alt), Чаку Мансону (Chuck Munson), Полину Маккормакку (Pauline McCormack), Нестору Махно.
А также нашим товарищам анархистам, всех стран и организаций!
«Анархия», Версия 10.0 рус. Copyleft ( C ) 1995-2005
The Anarchist: Иэйн Маккей, Гэри Элкин, Дейв Нейл, Эд Бораас. Перевод выполнили: тов.Андрей (Автономное Действие-Рязань).
Анархизм — политическая теория, целью которой является достижение анархии — «безвластия». [П-Ж. Прудон, «Собственность», стр. 264]. Другими словами, анархизм — политическая теория, которая стремится создавать общество, в котором отношения между людьми строятся на принципах равенства и свободного договора. Также анархизм выступает против всех форм иерархии и авторитаризма (а не только государства и капитализма) как вредных для людей и ущемляющих их индивидуальность.
«Популярное понимание анархизма – анархизм это антигосударственное движение, но анархизм — намного более тонкая и богатая ньюансами теория, чем просто оппозиция правительству. Анархисты выступают против идеи, что власть и доминирование необходимы для общества, и вместо этого предлагают кооперативные, антииерархические формы социальной, политической и экономической организации общества«. [Л. Сьюзен Браун: Политика Индивидуализма, стр. 106]
«Анархизм» и «анархия» – несомненно, наиболее искаженные идеи в истории политических теорий. Часто эти слова используют для обозначения «хаоса» или «беспорядка, » считая косвенно, что анархисты желают социального хаоса и возвращения к «законам джунглей». Этот процесс искажения — исторически обоснован. Так, в тех странах, в которых правил один человек (например — монархия) слова «республика» и «демократия» воспринимались аналогично понятию «анархия» как беспорядок и хаос. Политические силы, заинтересованные в сохранении статус-кво в данных странах будут убеждать людей в том, что альтернатива существующей системе практически не работоспособна, и что новая форма общественного устройства будет только вести к хаосу. Или, как говорил Е. Малатеста: «Люди думали, что правительство необходимо и что без правительства может быть только беспорядок, и естественно, что анархия, означающая отсутствие правительства, должна звучать подобно отсутствию порядка. « [Анархия, стр. 12].
Анархисты хотят изменить это понимание «здравого смысла» относительно «анархии» так, что бы люди увидели, что правительство и другие иерархические социальные отношения являются и вредными и ненужными: «Убедите людей, что правительство не только не нужно, но и чрезвычайно вредно. Тогда слово анархия не будет восприниматься так нелепо, и отсутствие правительства будет считаться естественным законом человеческого общества». [Там же., стр 12-13].
1.1 Происхождение слова «Анархия».
Слово «анархия» греческого происхождения, приставка «a» означает «не», «отсутствие « или «недостаток «, плюс archos, означая «правитель, » «директор», «руководитель», » ответственный человек, « или «власть». Или, как выразился П. Кропоткин, Анархия происходит от греческих слов, означающих «вопреки власти. « [Революционные Брошюры Кропоткина, стр. 284]
Греческие слова anarchos и anarchia обычно используются для обозначения понятий «не иметь никакого правительства» или, » быть без правительства», но, строгим, оригинальным значением анархизма является «никакое правительство». «Анархия» означает «без правителя», или более широко — » безвластие «. Например, мы находим у Кропоткина, что анархизм «отрицает не только капитал, но также и главные источники власти капитализма: закон, власть, и государство. « [Избр. произв. стр. 150] Для анархистов, анархия это «не обязательно отсутствие порядка, как вообще предполагается, но отсутствие управления «. [Б. Таккер, Вместо Книги, стр. 13]
«Анархизм может быть понят как родовая социальная и политическая идея, которая выражает отрицание любой власти, суверенитета, доминирования, и иерархического разделения, и желание их уничтожить… Анархизм — поэтому больше чем антистатизм… [даже если] государство…, центральный предмет анархистского критического анализа. » [Дэвид Вейк, Переизобретение Анархии, стр. 139]
По этой причине, вместо того, чтобы быть просто антиправительственным и антигосударственным движением, анархизм – это, прежде всего движение против иерархии. Почему? Потому что иерархия — организационная структура, которая воплощает и реализует власть. Так как государство — «высшая» форма иерархии, то анархисты, по определению, антигосударственники; но это — не достаточное определение анархизма. Это означает, что анархисты оппозиционно настроены ко всем формам иерархической организации, а не только к государству. По мнению Брайена Морриса:
«Термин Анархия — происходит от греческого слова и по существу означает «никакого правителя». Анархисты — люди, которые отрицают все формы правительственной или принудительной власти, все формы иерархии и доминирования. Они оппозиционно относятся к государству, капиталу и церкви — «мрачной троице» по словам мексиканского анархиста Флоурса Магона. Таким образом, Анархисты враждебно настроены по отношению и к капитализму и к государству, так же как и ко всем формам религиозной власти. Но анархисты также стремятся к устанавлению анархии, то есть децентрализованного общества без принудительных учреждений, общества, организованного через федерацию добровольных ассоциаций. « [«Антропология и Анархизм, « Анархия: Журнал Желания Вооружился, Номер 45, стр. 38]
Ссылка на «иерархию» в этом контексте — довольно недавнее развитие учения — «классические» анархисты типа Прудона, Бакунина и Кропоткина действительно использовали это слово, но редко (они обычно предпочитали термин «власть», который использовался как синоним «диктатуры»). Однако, это ясно из их писем, их философия направлена против иерархии, против любого неравенства, власти или привилегий в отношениях между людьми. Бакунин говорил об этом, когда критиковал «официальную» власть, но защищал «естественное влияние, « и также когда он сказал:
«Вы хотите лишить возможности любого угнетать его собрата? Тогда удостоверьтесь, что никто не должен обладать властью». [Политическая Философия Бакунина, стр. 271]
Джеф Дрогн обращает внимание на то, что «эта тенденция всегда была скрытой частью «революционного проекта» и только недавно она реализовалась в более широком понятии — антииерархия. Но, источник этой тенденции явно видим в греческих корнях слова «анархия». [Между Анархизмом и Либертарианством: Определение Нового Движения]
Мы подчеркиваем, что это возражение против иерархии, для анархистов не ограничивается только государством или правительством. Это включает все авторитарные экономические и социальные отношения так же как политические, особенно связанные с капиталистической собственностью и заработной платой. Это может быть замечено в аргументах Прудона к «Капитал… в политической области походит на правительство… Экономическая идея капитализма… [и] политика правительства или власти… идентичны… [и] связанны различными способами… Что капитал делает с трудом…то Государство [делает] со свободой… « [Макс Неттлау, Короткая История Анархизма, стр 43-44] Таким образом мы находим у Эмми Голдман, выступающей против капитализма, поскольку это вовлекало людей, продающих их труд и таким образом гарантируя, что «потребности рабочего и его суждения подчинены желанию капиталиста». [Красная Эмма, стр. 36]. Сорока годами ранее Бакунин сделал тот же самый вывод, когда он утверждал, что под текущей системой «рабочий продает свой труд и свою свободу на определенное время» капиталисту в обмен на заработную плату [Избр. произв. стр. 187].
«Анархия» значит гораздо больше, чем только «отсутствие правительства, » это означает оппозицию всем формам авторитарной власти и иерархии. В словах Кропоткина, «понятие анархистского общества происходит из… критики… иерархических организаций и авторитарных концепций общества; и… анализа тенденций, которые замечены в прогрессивных движениях человечества». [Революционные Брошюры Кропоткина, стр. 158] Таким образом, любая попытка утверждать, что анархизм является просто антигосударственнным движением — искажение смысла слова и идеи, в котором оно использовалось анархистским движением. Брайен Моррис говорит «исследуя произведения классических анархистов… а так же и особенности анархистских движений… очевидно, что анархизм никогда не имел такого ограниченного видения [быть только против государства]. Анархизм всегда бросал вызов всем формам власти и эксплуатации, и был одинаково враждебен и капитализму и религии, поскольку они поддерживают государство». [Избр. произв. стр. 40]
Таким образом, анархия не хаос, анархисты не стремятся создать хаос или беспорядок. Вместо этого, мы желаем создать общество, основанное на индивидуальной свободе и добровольном сотрудничестве. Другими словами, порядок изначально не является беспорядком, который исключительно властными решениями сверху превращен в порядок.
По мнению П. Кропоткина, Анархизм — «система без правительства социализма. « [Революционные Брошюры Кропоткина, стр. 46]. Другими словами, » отмена эксплуатации и притеснения человека человеком, является и отменой частной собственности [то есть капитализма] и правительства. « [Errico Малатеста, » К Анархизму, « в Человеке!, М. Грэм (Эд), стр. 75]
Анархизм, таким образом, является политическим движением, цель которого — создавать общество без политических, экономических или социальных иерархий. Анархисты считаюжт, что анархия является жизнеспособной формой социальной системы и так работа для максимизации свободы личности и социального равенства. Они видят цели свободы и равенства как взаимно обусловленные. Или, в известном изречении Бакунина:
«Мы убеждены, что свобода без Социализма — привилегия и несправедливость, а Социализм без свободы является рабством и зверством. « [Политическая Философия Бакунина, стр. 269]
История человеческого общества доказывает эту точку зрения. Свобода без равенства – всего лишь свобода сильного, а равенство без свободы — рабство.
Есть много различных типов анархизма (от анархо-индивидуализма до коммунистического анархизма — см. раздел 3), но в их основе всегда было два общих положения — оппозиция правительству и капитализму. По мнению анархо-индивидуалиста Бенджамина Таккера, анархизм выступает за «уничтожение Государства и ростовщичества; за ликвидацию власти и эксплуатации человека человеком». [Цитата из работы «Анархизме Коренного американца — Изучении Левого американского Индивидуализма» Юнис Шустер, стр. 140] Вся прибыль в представлении анархистов, процент и арендная плата — ростовщичество (то есть эксплуатация) и так выступают против тех условий, которые делают их возможными, сколько они выступают против правительства и Государства.
Более широко, в словах Л. Сьюзен Браун, «связь объединения» в пределах анархизма «является универсальным осуждением иерархии и доминирования и готовности бороться за свободу человеческого индивидуума. « [Политика Индивидуализма, стр. 108] Для анархистов, человек не может быть свободен, если он подчинен, чтобы заявить или капиталистическую власть.
Анархизм — политическая теория, которая отстаивает создание анархии, общество, основанное на принципе «никаких правителей». Достичь этого, » [я] n обычный со всеми социалистами, анархисты считаю, что частная собственность земли, капитал, и машин имела ее время; то, что это осуждено исчезнуть: и что все необходимые для производства, и будут должен стать общей(обычной) собственностью общества, и должен управляются в обычном производителями богатства. И… они утверждают, что идеал политической организации общества — условие вещей, где функции правительства уменьшены до минимума… [и] что окончательная цель общества является сокращением функций правительства к ноли — то есть к обществу без правительства, к анархии» [Петр Кропоткин, Избр. произв. стр. 46]
Таким образом анархизм является и уверенным и отрицательным. Это анализирует и общество потока критических анализов, в то же самое время предлагая видение потенциального нового общества — общества, которое максимизирует некоторые человеческие потребности, которые текущий отрицает. Эти потребности, в их наиболее основной, являются свободой, равенством и солидарностью, которая будет обсуждена в Раздел 2. Анархизм объединяет критический анализ с надеждой, поскольку, как указывал Бакунин, «желание уничтожать — творческое убеждение». Нельзя построить лучшее общество, не понимая, что не так с существующим.
1.3. Почему анархизм также называют либертарным социализмом?
Многие анархисты, видя отрицательный характер определения «анархизма», использовали другие термины, чтобы подчеркнуть неотъемлемо положительный и конструктивный аспект их идей. Самые обычные используемые термины — «свободный социализм, » «освобожденный коммунизм», «либертарный социализм» и «либертарный коммунизм. « Для анархистов, либертарный социализм, либертарный коммунизм и анархизм — синонимы.
В американском словаре «Наследие», есть определения:
ЛИБЕРТАРИЙ: тот, кто верит в свободу действия и; тот, кто верит в добрую волю.
СОЦИАЛИЗМ: социальная система, в которой производители обладают политической властью, средствами производства и распределения товаров.
Только беря эти два определения и соединяя их получим:
ЛИБЕРТАРНЫЙ СОЦИАЛИЗМ: социальная система, которая верит в свободу действия и доброй воли, в которой производители обладают и политической властью и средствами создания и распределения товаров.
(Мы должны добавить, что наши обычные комментарии относительно недостатка политической искушенности словарей все еще актуальны. Мы только используем эти определения, чтобы показать, что «либертарианец» не подразумевает ни «свободный рыночный» капитализм, ни собственность государства «социализма». Другие словари, очевидно, будут иметь отличающиеся от вышеизложенного определения — особенно в отношении социализма. Те, которые желают обсуждать определения словаря, свободны проделывать это бесконечное и политически бесполезное хобби, но мы не будем).
Однако, из-за создания Либертарной Партии в США, много людей теперь считают идею относительно «либертарного социализма», чтобы быть противоречием в сроках(терминах,условиях). Действительно, многие «Либертарианцы» думают, что анархисты только пытаются связывать «антилибертарианские» идеи относительно «социализма» с Либертарной идеологией, чтобы сделать эти «социалистические» идеи «более приемлемыми» — другими словами, пробуя украсть «либертарный» ярлык у его законных обладателей.
Ничто не могло быть далее от правды. Анархисты использовали термин «либертарианец», чтобы описать себя и свои идеи начиная с 1850-ых. Революционный анархист Джозеф Деджак издал Le Libertaire — журнал социального развития в Нью-Йорке между 1858 и 1861 [Макс Неттлау, Краткая История Анархизма, стр. 75]. По мнению анархистского историка М. Неттлау, первое использование термина «либертарный коммунизм» датируется ноябрем 1880, когда французский анархистский конгресс принял его [Там же, стр. 145]. Использование анархистами термина «Либертарианец» приняло повсеместный характер с 1890-ых, после того, как это было использовано во Франции при попытке обойти антианархистские законы и избежать отрицательных ассоциаций со словом «анархия» у населения (Себастян Фор и Луиза Мишель издали газету Le Libertaire — Либертарий — во Франции в 1895 году). С тех пор этот термин всегда связывался с анархистскими идеями и движениями. Беря более недавний пример, в июле 1954 в США, анархисты на принципах анархо-синдикализма организовали «Либертарную Лигу», которая просуществовала до 1965 года. Либертарная Партия же партия в США была организована в начале 1970-ых, т.е. более чем 100 лет спустя после того, как анархисты сначала использовали этот термин, чтобы описать их политические идеи (и спустя 90 лет после того, как выражение «либертарный коммунизм» было ими принято). Именно та партия, а не анархисты, «украла» слово. Позже, в Секции B, мы расскажем, почему идея относительно «либертарного» капитализма (как пытается это представитьо Либертарная Партия) — противоречит действительности.
Поскольку мы также объясним в Секции I, только либертарно-социалистическая система собственности может максимизировать индивидуальную свободу. Само собой разумеется, государственная собственность – то, что обычно называют «социализмом» — для анархистов, не является социализмом вообще. Фактически, поскольку мы уточним в Секции H, государственный «социализм» — только особая форма капитализма, без социалистического содержания вообще.
1.4. Чем социалисты отличаются от анархистов?
Все анархстские течения противоположны и противодействуют капитализму. Это потому, что капитализм основан на притеснения и эксплуатации (см. секции B и C). Анархисты отклоняют «предположение, что люди не могут работать вместе, если они не имеют руководителя, который забирает себе процент от их труда» и думают, что в анархистском обществе «реальные рабочие будет делатьсвои собственные правила, решать, когда, где и как работать». Имея возможность управлять процессом производства, рабочие освободил бы себя «от ужасной неволи капитализма. « [Вольтер де Клер, «Анархизм», стр 30-34, Человек!, М. Грэм (Эд), стр. 32, стр. 34]
Мы должны подчеркнуть, что анархисты отрицают все экономические формы, основанные на доминировании и эксплуатации, включая феодализм, советский тип «социализма» и т.д. Мы концентрируем свои усилия на капитализме, только потому, что этот тип организации общества сейчас наиболее распространен.
Анархо-индивидуалисты (Бенджамин Таккер) наряду с анархо-социалистами (Прудон и Бакунин) объявили себя «социалистами». Они сделали так, потому что, как выразился Кропоткин в своем классическом эссе Современная Наука и Анархизм, « задолго до того, как Социализм был понят в его широком и истинном смысле — как усилие отменить эксплуатацию труда Капиталом — Анархисты шли рука-об-руку с Социалистами того времени». [Развитие и Окружающая среда, стр. 81] Или, у Таккера, «основа Социализма в том, что результаты труда должны быть собственностью рабочих», и что «обе школы Социалистической мысли… Государственный Социализм и Анархизм» — стремятся к одному результату. [Анархистский Читатель, стр. 144]. Следовательно, слово «социалист» имело первоначальное значение, включающее в себя «всех тех, кто верил в право индивидуума владеть тем, что он или она произвели». [Ланс Клафта, » Ayn Рэнд и Извращение Либертарианства, « в Анархии: Журнал Желания Вооружился, Номер 34] Эту оппозицию эксплуатации разделяют все истинные анархисты.
Для большинства социалистов «единственная гарантия того, что не будут отняты плоды вашего труда, — владение средствами производства». [П. Кропоткин, Хлеб и Воля, стр. 145] По этой причине Прудон, например, поддерживал кооперативы рабочих, где «каждый индивидуум имеет свою долю в собственности предприятия» и «участвует в прибылях и убытках… всего коллектива», таким образом « труд перестает быть источником прибыли небольшого количества руководителей: он становится собственностью всех рабочих. « [Общая Идея Революции, стр. 222 и стр. 223]. Социалисты стремятся к созданию общества, в котором рабочие владеют и управляют средствами производства. Средства, которыми предполагается достижение этого результата — спорный пункт у анархизма и других социалистических течений, но стремление общее для всех. Анархисты за прямой контроль и управление рабочими собственностью в форме ассоциаций рабочих или коммун (см. секцию 3 о различных типах анархистов).
Кроме того, анархисты отвергают капитализм вследствие того, что он, кроме эксплуатации людей еще и несет в себе авторитаризм. При капитализме рабочие не принимают участия в управлении производственным процессом, не владеют результатами своего труда. Такая ситуация базируется на псевдоравной свободе для всех, и при этом это не может быть неэксплуататорской, поэтому и оспаривается анархистами. Эта тенденция лучше всего раскрыта в работе Прудона, где он утверждает, что «капитализм (частная собственность) установил повсюду систему заработной платы, составляющую эксплуатацию; и любой рабочий… будет просто служащим владельца-капиталиста-покровителя; если он не будет участвовать в процессе управления производством… В первом случае рабочий подчинен, эксплуатируется: его постоянное состояние — повиновение… Во втором случае он полноправный человек и гражданин… он является равноправным хозяином предприятия, в которой он был прежде рабом.. . мы не должны колебаться, поскольку нет иного выбора… необходимо формировать АССОЦИАЦИЮ рабочих… потому что без этого они остались бы эксплуатируемы, подчинены капиталистам, и такое общество всегда будет состоять из двух каст… касты владельцев и касты рабочих, что является несовместимым с представлением о свободном и демократическом обществе. « [Избр. произв. стр. 233 и стр 215-216]
Поэтому все анархисты являются антикапиталистами. «Если бы труд приносил богатство, то не было бы никакого капитализма» [Александр Беркман, Анархо-коммунизм, стр. 37]. Бенджамин Таккер назвал его идеи «Анархическим социализмом» и осудил капитализм как систему, основанную на «ростовщичестве, проценте, арендной плате и прибыли». Таккер считал, что при анархистском некапиталистическом обществе, капиталисты станут ненужны и эксплуатация труда капиталом прекратится, и с тех пор «труд… будет… обеспечивать только заработную плату». [Анархо-Индивидуализм, стр. 82 и стр. 85] Такая экономика будет базироваться на взаимном банковском деле и свободном обмене изделиями между кооперативами, ремесленниками и крестьянами. Для Таккера, и других анархо-индивидуалистов, капитализм — не истинно свободный рынок, он контролируется различными законами и монополиями, которые гарантируют преимущественное перед рабочими право капиталистов, гарантируя эксплуатацию последних через прибыль, процент и арендную плату (см. секцию Г). М. Штирнер имел только презрение к капиталистическому обществу и его различным «призракам, » который для него означал идеи, которые рассматриваются как священные, типа частной собственности, соревнования, разделения труда, и т.д.
Анархисты считают себя социалистами, но определенного вида — либертарными социалистами. Как анархо-индивидуалист, Джозеф А. Лабади выразил свое мнение так (аналогично у Таккера и Бакунина): » [я], сказал, что Анархизм – не социализм. Это — ошибка. Анархизм — добровольный Социализм. Есть два вида Социализма — авторитарный и анархический (либертарный), государственный и свободный. Действительно, мнение каждого человека должно либо увеличить, либо уменьшить полномочия делегированных к управлению людей. Поскольку они увеличиваются, они — иерархичные; поскольку они уменьшаются, они являются анархическими. « [Анархизм: Чем Это Является и Чем Это Не является]
Лабади заявил, что обычно «все анархисты — социалисты, но не все социалисты — анархисты. « Поэтому, комментарий Дэниела Гуерина, что «Анархизм является действительно синонимом социализма. Анархист — прежде всего социалист, цель которого — отменить эксплуатацию человека человеком», отражен повсюду в истории анархистского движения. [Анархизм, стр. 12]. Действительно, Адольф Фишер использовал почти точно те же самые слова, что и Лабади, чтобы выразить тот же самый факт — «каждый анархист — социалист, но каждый социалист — не обязательно анархист» — подтверждая, что анархическое движение было «разделено на две фракции; коммунистические анархисты и Прудонисты или относящиеся к среднему классу анархисты. « [Автобиографии Мучеников, стр. 81]
Анархо-социалисты и анархо-индивидуалисты имеют различные мнения по многим вопросам — например, является ли некапиталистический, свободный рынок лучшим средством максимизирования свободы. Но все они соглашаются, что капитализм носит эксплуатационный и репрессивный характер и что анархистское общество должно ему противопоставить не связанный с заработной платой труд. Только коллективный труд «уменьшит зависимость индивидуума от влияния внешних сил» в рабочее время, следственно, самоуправление рабочих — основной идеал реального социализма. Эта тенденция ясно выражена Джозефом Лабади, который утверждал, что профсоюзы являются «обязательным условием получения свободы ассоциацией» и что «без такого союза, рабочий является намного больше рабом капиталиста, чем с союзом». [Различные Стадии труда.]
Однако значения слов со временем изменяются. Сегодня под социализмом почти всегда подразумевается государственный социализм, система, против которой все анархисты выступали как против опровергающей свободы и подлинные социалистические идеалы. Все анархисты согласились бы с заявлением Н. Хомского по этому вопросу: «Если левые сознательно сотрудничают с Большевиками, тогда я категорически отделил бы себя от левых. Ленин был одним из самых ярых врагов социализма». [«Анархизм, Марксизм и Надежда Будущего «, Красно-Черная Революция, Номер 2]
Анархизм развивался в постоянной оппозиции идеям Марксизма, социальной демократии и Ленинизма. Еще задолго до того, как Ленин пришел к власти, Михаил Бакунин предупреждал последователей Маркса против «Красной бюрократии», которая означает «худшее из всех деспотических правительств», если государственно-социалистические идеи Маркса когда-либо осуществлятся. Действительно, работы Штирнера, Прудона и особенно Бакунина предсказывают ужасы государственного социализма с большой точностью. Кроме того, анархисты были первыми среди критиков и оппозиции большевистскому режиму в России.
Однако, будучи социалистами, анархисты действительно разделяют некоторые идеи с некоторыми Марксистами (но не с Ленинистами). И Бакунин и Таккер согласны с диалектическим материализмом Маркса и критическим анализом капитализма, так же как и с его трудовой теорией стоимости (см. секцию C). На самого Маркса существенно повлияла книга Макса Штирнера Эго и Его Собственный, которая содержит блестящий критический анализ того, что Маркс называл «вульгарным» коммунизмом, а так же и государственного социализма. Нередко у марксистов были взгляды, очень сходные с социальным анархизмом (особенно с анархо-синдикализмом) — например, взгляды Антона Паннекука, Розы Люксембург, Поля Маттика и других марксистов, которые были достаточно далеки от взглядов Ленина. Карл Корш и другие писатели сочувствовали анархистской революции в Испании. Есть много писем Маркса Ленину, но есть также и большое количество писем Маркса либертарным марксистам, которые были резко критически настроены к Ленину и Большевизму и чьи идеи приближаются к идеям анархизма.
Поэтому анархизм — форма социализма, которая находится в прямой оппозиции тому, что обычно определяется как «социализм» (то есть государственная собственность, контроль и управление). Вместо «центрального планирования», которое для многих ассоциируется со словом «социализм», анархисты защищают свободную ассоциацию и сотрудничество между людьми, рабочими и общинами, и таким образом выступают против «государственного» социализма как формы государственного капитализма, где «человек становится пленником Государства, так как оно является монопольным плательщиком заработной платы». [Бенджамин Таккер, Анархо- Индивидуализм, стр. 81] Поэтому анархисты отвергают Марксизм (под которым большинство людей подразумевают «социализм») из-за «идеи Государственного Капитализма… который Социал-демократическая фракция Социалистической Партии теперь пробует извратить Социализм». [Петр Кропоткин, Великая французская Революция, стр. 31] Анархистское возражение против отождествления Марксизма, «центрального планирования» и Государственного Социализма/Капитализма с социализмом будет обсуждено в секции H.
Из-за этих различий с государственными социалистами и для избежания путаницы, большинство анархистов только называют себя «анархистами», так как считается само собой разумеющимся, что анархисты являются социалистами. Однако, с развитием так называемого «либертарианства» в США, некоторые прокапиталистически настроенные силы обвинили анархистов в плагиате, и именно поэтому мы заострили внимание на этом пункте. Исторически и логически, анархизм подразумевает антикапитализм, то есть социализм, и эта позиция вполне поддерживается всеми анархистами, не однократно ими обсуждалась, и, в частности, проблема анархо-капитализма, который признан практически всеми анархистами – не совсем «анархическим» течением. (См. секцию F).
Откуда возник анархизм? Нельзя сказать лучше, чем цитата из Организационной Платформы Либертарных Коммунистов, составленной участниками Махновского движения во время российской Революции (см. Секцию 5.4). Они указывают что: «Классовая борьба, возникшая при эксплуатации рабочих и их стремление к свободе привели к идее анархизма: идея относительно полного отрицания социальной системы базировалась на принципах классового характера общества и Государства, и его замены свободным самоуправляющимся нестатистическим обществом рабочих». «Анархизм не происходит из абстрактных рассуждений интеллектуала или философа, но из прямой борьбы рабочих против капитализма, из потребностей рабочих, из их стремления к свободе и равенству, стремления, которое становятся особенно живыми в лучший героический период жизни и борьбы рабочих масс». «Выдающиеся анархистские мыслители, Бакунин, Кропоткин и другие, не изобретали идею анархизма, но, обнаружив это в массах, просто определили и распространили ее». [стр 15-16]
Подобно анархистскому движению вообще, Махновское движение было массовым движением трудящихся, сопротивляющихся власти: и Красным (Коммунистам) и Белым (Царизму/Капитализму) на Украине с 1917 до 1921. Петр Аршинов обращает внимание на то, что «анархизм… традиционно находит своих сторонников среди рабочих и крестьян. « [Требование Невозможного, стр. 652]
Анархизм был создан в борьбе угнетенных за свое освобождение. Для Кропоткина, например, » Анархизм… рожден в ежедневной борьбе» и «Анархистское движение возобновлялось каждый раз, когда оно получало импульс от какого-либо крупного события: оно происходит непосредственно из уроков жизни». (См. также секцию J.5). [Развитие и Окружающая среда, стр. 58 и стр. 57] Для Прудона, «доказательство» его мутуалистических идей лежит в «революционной практике» «тех трудовых союзов… которые возникли спонтанно… в Париже и Лионе… [и показывают что] организация банков и организация производства происходит одинаково». [Никакие Боги, Никакие Владельцы, издание 1, стр 59-60] Действительно, как бы ни спорили историки, несомненно «сходство между ассоциационным идеалом Прудона… и программой Лионских мутуалистов» и была «замечательная конвергенция [между идеями], и вероятно, что Прудон был способен ясно сформулировать свою положительную программу более когерентно на примере рабочих Лиона. Превосходство социалистических идей уже понимали, до некоторой степени, наиболее прогрессивные рабочие». [K. Стивен Винсент, Прудон и Возникновение французского Республиканского Социализма, стр. 164]
Таким образом, анархизм возникает из борьбы за свободу и желания вести полностью человеческую жизнь в том обществе, в котором мы живем. Анархизм не был создано несколькими людьми, отрезанными от жизни во дворцах, смотрящих вниз на общество и строящих свои выводы на их понятиях того, что является правильным или неправильным. Скорее, это был результат борьбы и сопротивления рабочего класса власти, притеснению и эксплуатации. Как Альберт Мелтцер выразился, «никогда не было чистых теоретиков Анархизма, автор приходит и записывает то, что уже удалось рабочим и крестьянам на практике; авторство же им приписывают буржуазные историки и писатели, выставляя их лидерами и авторами (цитирующими буржуазных историков), что является еще одним прнимером того, что рабочий класс подчиняется буржуазным лидерам». [Анархизм: Аргументы за и против, стр 10-12] В глазах Кропоткина, все анархистские авторы должны были лишь «выразить общие принципы [анархизма], теоретическое и научное его обоснование» на основе опыта борьбы рабочего класса, а так же анализа эволюционных тенденций общества. [Избр. произв. стр. 57]
Однако, анархические тенденции и организации в обществе существовали прежде, чем Прудон взялся за перо в 1840 и объявлял себя анархистом. Анархизм, оформился окончательно как определенная политическая теория с развитием капитализма. (Анархизм «появился в конце восемнадцатого столетия… [и] бросил двойной вызов – уничтожение Капитала и Государства» [Петр Маршал, Избр. произв. стр. 4]). Анархистские авторы анализировали историю либертатных тенденций, Кропоткин говорил, что «во все времена были Анархисты и сторонники государства. « [Избр. произв. стр. 16]. Кропоткин анализировал либертатные аспекты предыдущих обществ и отметил те, что успешно осуществили (до некоторой степени) анархистскую организацию или аспекты анархизма. Особенно заметны анархистские тенденции у мало развитых народов, например, большинство коренных племен американского континента организовали себя в очень анархической манере.
Кропоткин изучал фактические примеры реализации анархических идей, предшествующих созданию «официального» анархистского движения и утверждал что: «Еще в каменном веке люди поняли зло, которое следовало из разрешения некоторым из них приобретать личную власть… Следовательно, они развивались в примитивном родовом клане, деревенском сообществе, средневековой гильдии… и, наконец, в свободном средневековом городе, такие учреждения позволяли им сопротивляться вторжениям завоевателей, и собственных членов клана, которые стремились установить личную власть». [Революционные Брошюры Кропоткина, стр 158-9]
Кропоткин поместил борьбу людей рабочего класса (из которой и возник современный анархизм) на паритете с этими старшими формами популярной организации. Он утверждал что «трудовые комбинации… был результат того же самого популярного сопротивления растущей власти немногих — капиталисты в этом случае» как были кланом, деревенское сообщество и так далее, как были «поразительно независимы, свободно объединенная деятельность ‘Секций Парижа и всех больших городов и многих маленьких ‘Коммун ‘ в течение французской Революции « в 1793. [Избр. произв. стр. 159]
Таким образом, анархизм как политическая теория — выражение борьбы рабочего класса и самостоятельных действий против капитализма и современного государства, идеи анархизма непрерывно выражались в действии в течение человеческого существования. Большинство коренных народов Северной Америки и в других мест, например, анархизм, которым осуществляют, в течение тысяч лет перед анархизмом как определенная политическая теория существовало. Точно так же анархические тенденции и организации существовали в каждой главной революции — Встречи Города Новой Англии в течение американской Революции, Парижские ‘Секции’ в течение французской Революции, советов рабочих и фабричных комитетов в течение российской Революции, чтобы назвать только несколько примеров (см. М. Букчина Третья Революция). Это должно ожидаться, если анархизм, поскольку мы спорим, изделие сопротивления власти, тогда любое общество с властями вызовет сопротивление им и порождает анархические тенденции (и, конечно, любые общества без власти не могут не быть анархическим).
Другими словами, анархизм — борьба против притеснения и эксплуатации, обобщение опытов рабочих и исследований что не так с текущей системой и выражением наших надежд и мечтает для лучшего будущего. Эта борьба существовала прежде, чем это называли анархизмом, но историческое анархистское движение (то есть группы людей, называющих(вызывающих) их анархизм идей и стремящийся к анархистскому обществу) — по существу изделие борьбы рабочего класса против капитализма и государства, против притеснения и эксплуатации, и для свободного общества свободных и равных индивидуумов.
Эти слова Перси Бисш Шеллей дают понять идею анархизма и показывают практически, какие идеалы ведут к этому:
Человек
Из добродетельных влечений души не повинуется:
Власть подобна опустошающему мору,
Загрязняет все, чего касается, и повиновение —
Отрава человеческого гения, достоинства, свободы, правды,
Делает людей рабами, винтиками в механизмне
человеческой структуры.
По мнению Шеллей, анархистам очень важна свобода, и для себя и для других. Они также считают что индивидуальность, — которая делает человека личностью — самый важный аспект гуманности. Они признают так же, что индивидуальность не существует в вакууме, а представляет собой социальное явление. Вне общества, индивидуальность невозможна.
Кроме того, между индивидуальным и социальным развитием есть взаимосвязь: индивидуумы растут в пределах и сформированы специфическим обществом, и в то же самое время они помогают формировать и условия изменения этого общества (и других индивидуумов) своими действиями и мыслями. Общество, не основанное на свободных индивидуумах, их надеждах, мечтах и идеях было бы голо и мертво. Таким образом, » создание человека… — коллективный процесс, процесс, в котором участвуют и сообщество и индивидуум». [М. Букчин, Современный Кризис, стр. 79]. Следовательно, любая политическая теория, которая базируется либо только на социальном аспекте, либо на индивидууме — ложна. Для того, чтобы индивидуум мог полноценно развиваться в обществе, анархисты считают что общество должно быть основанно на трех принципах: свобода, равенство и солидарность, которые являются взаимозависимыми.
Свобода необходима для полного расцвета человеческого интеллекта, его творческого потенциала и достоинства. Человек должен думать и действовать для себя, это является единственным способом вырастить и развить свою индивидуальность. Доминирование душит инноваторство и личную инициативу, ведя к единообразию и посредственности. Таким образом общество, которое максимизирует рост индивидуальности, должно обязательно базироваться на добровольной ассоциации, а не принуждении и власти. « Или, как Луиджи Гальеани выразился, анархизм — «автономия индивидуума в пределах свободы общества» [Конец Анархизма?, стр. 35] (См. дальнейшую секцию 2.2- Почему анархисты считают наиболее важным свободу.).
Если свобода необходима для самого полного развития индивидуальности, то равенство необходимо для подлинной свободы человека. Не может быть никакой реальной свободы в классовом, иерархическом обществе, пронизанном неравенством, грубостью власти, богатством и привилегиями. В таком обществе только немногие – те, кто наверху иерархии — являются относительно свободными, остальные — полурабы. Следовательно, без равенства свобода становится посмешищем — в лучшем случае это «свобода» выбрать себе хозяина. Кроме того, даже элита при таких условиях не действительно свободна, потому что они должны жить в чахлом обществе, сделанном уродливой и бесплодной тиранией испытывая на себе неприязнь большинства. И так как индивидуальность развивается наиболее полно только в самом широком контакте с другими свободными индивидуумами, то члены элиты ограничены в возможностях для их собственного развития дефицитом свободных индивидуумов для взаимодействия. (См. также секцию 2.5- Почему анархисты за равенство.)
Наконец, солидарность означает взаимную помощь: работа добровольно и в компании с другими, которые разделяют те же самые цели и интересы. Но без свободы и равенства, общество становится пирамидой конкурирующих классов, основанных на эксплуатации низов верхами. В таком обществе каждый старается для себя, индивидуализм в таком обществе развивается на чувстве страха и обиды, страха верхов перед низами и обиды низов на верхи. При таких условиях не может быть никакой солидарности всего общества, но только частичная форма солидарности в пределах классов, интересы которых противопоставлены и которая ослабляет все общество в целом. (См. также секцию 2.6- Почему солидарность важна для анархистов.)
Надо отметить, что солидарность не подразумевает собой самопожертвования или самоотрицания, подчинения своих интересов интересам общества. Как Эрик Малатеста ясно дает понять: «мы — все эгоисты, все мы стараемся удовлетворить свои потребности. Но анархист находит самое большое удовлетворение в борьбе за пользу всех, борьбе для достижения общества, в котором он может быть братом среди братьев, среди здоровых, интеллектуальных, образованных и счастливых людей. А тот, кто приспособился, кто удовлетворен жизнью среди рабов и тянет себе прибыль от труда рабов, — не анархист и не может быть анархистом. « [Жизнь и Идеи, стр. 23]
Для анархистов настоящее богатство — другие люди и планета, на которой мы живем.
Условие соблюдения индивидуальности человека не подразумевает собой, что анархисты — идеалисты, полагающие, что люди или идеи развиваются вне общества. Индивидуальность и идеи растут и развиваются в обществе, как результат взаимодействия материальных и интеллектуальных условий, которые люди активно анализируют и интерпретируют. Анархизм, поэтому, является материалистической теорией, признавая, что идеи развиваются и растут в социальном взаимодействии и умственной деятельности индивидуумов (см. Михаилал Бакунин, Бог и Государство). Это значит, что анархистское общество будет создано людьми, а не неким божеством или по иному необыкновенному принципу, так как «небытие меньше всего проявляет себя в человеческих отношениях. Именно люди делают подготовку какого-либо события, и они готовят его согласно своим отношениям и пониманию вещей». [А. Беркман, Азбука Анархизма, страница 42]. Анархизм основан на идее самостоятельности человека, его способности действовать и преобразовывать свою жизнь, базируется на том, что они считают, что они правы. Другими словами, на свободе.
Как мы выяснили, под «анархией» подразумевается общество «без правителей» или «без иерархической власти. « Анархисты — не против «власти» в смысле экспертов, наиболее хорошо осведомленных, квалифицированных или мудрых, хотя они полагают, что такие власти не должны иметь никакой власти принудить других следовать их рекомендациями (см. секцию B.1). В этом смысле анархизм — антиавторитаризм.
Анархисты – противники диктатуры, потому что они полагают, что никакой человек не должен доминировать над другим. Анархисты, по Сьюзен Браун, » верят в собственное достоинство и ценность человеческого индивидуума. « [Политика Индивидуализма, стр. 107] Власть постоянно нарушает равновесие в обществе и ведет его к самоунижению, так как это способствует возникновению у угнетенных желания свергнуть власть и самим стать властителями, таким образом, уничтожая достоинство и чувство собственного достоинства, которое возможно только при личной автономии. Кроме того, доминирование ведет к эксплуатации, которая является корнем неравенства, бедности и социального кризиса. Другими словами, сущность анархизма (позитивное определение) — свободное сотрудничество между людьми для максимизизации их свободы и индивидуальности.
Сотрудничество между людьми — ключ к антиавторитаризму. Сотрудничеством мы можем развить и защитить нашу собственную уникальность, а так же обогащетить нашу жизнь. Свобода «человеку помогает распознать его собственное человеческое достоинство, осознать цель своей жизни, признавая это качество ив другихлюях, сотрудничая с ними для реализации общих идеалов. « [М. Бакунин]
Будучи антиавторитариями, анархисты признают, что взаимодействие людей носит социальный характер, они взаимно влияют друг на друга в ходе своей деятельности. Мы не можем избежать «власти» этого взаимного влияния, потому что, как Бакунин напоминает нам: » отмена этого взаимного влияния была бы смертью. И когда мы защищаем свободу масс, мы ни в коем случае не предлагаем отмену любого из естественных влияний, которые проявляют индивидуумы или группы индивидуумов. Чего мы добиваемся — отмена влияний, которые являются искусственными, привилегированными, юридическими, официальными» [указаны Малатеста, в Анархии, стр. 50]. Другими словами, те влияния, которые происходят от иерархической власти.
По мнению Бакунина «свобода, это уникальная среда, в пределах которой развивается и увеличивается достоинство и счастье человечества « [М. Бакунин: Избранные Письма, стр. 196]. Поскольку люди обладают разумом, отрицать их свободу — значит отрицать их возможность думать. Это отрицание — отрицание существование людей как разумных существ. Для анархистов, свобода – результат и необходимое условие развития человечества, потому что: «самый факт…, что человек имеет сознание, создает у него желание действовать свободно. Тяга к свободе и самовыражению — фундаментальная и доминирующая черта человека. « [Эмма Голдман, Красная Эмма, речи, стр. 393]
По этой причине, анархизм «предлагает спасти чувство собственного достоинства и независимость индивидуума от всей сдержанности и вторжения власти. Только в свободе может человек развить в полной мере свои способности. Только в свободе будет он учиться думать и действовать. Только в свободе будет он понимать истинную силу социальных обязательств, которые связывают людей вместе, и которые являются истинными основами нормальной социальной жизни. « [Там же., стр. 59]
Для анархистов, свобода – это возможность человека достигать свои цели тем способом, который им больше нравится. Это дает возможность индивидуумам проявить активность и самостоятельно принимать решения. Только свобода может гарантировать человеку его индивидуальное развитие и разнообразие. Это происходит потому, что когда индивидуумы сами управляют собой и реализуют свои собственные решения, они должны сами думать о том, что и как они делают, а это не может иметь другого эффекта, нежели развитие человека.
Свобода — предварительное условие для максимального развития индивидуального потенциала, который является продуктом социального развития и может быть достигнут только в сообщество. Здоровое, свободное сообщество произведет свободных индивидуумов, которые в свою очередь будут формировать сообщество и обогащать социальные отношения между людьми, из которых это составлено. Привилегии, быть социально произведенным, «не существуют, потому что они были юридически записаны на части бумаги, но только когда они стали вросшей привычкой к людям, и когда любая попытка вредить им встретится с сильным сопротивлением народных масс… Каждый заставляет уважение(отношение) от других, когда каждый знает, как защитить достоинство как человек. Это не только верно в частной жизни; это всегда было то же самое в политической жизни также. « [Радолф Рокер, Анархо-синдикализм, стр. 64]
Короче говоря, свобода возможна только в обществе. М. Букчин пишет: «То, что люди имеют свободу, независимость и автономию в данный исторический период – результат продолжительного социального развития, сложившихся традиций… Коллективное развитие — индивидуумы должны играть главную роль в этом развитии, если они желают быть свободными». [Анархо-социализм или Анархизм как образ жизни, стр. 15]
Но свобода требует правильного вида социальной окружающей среды, чтобы вырасти и развиться. Окружающая среда должна быть децентрализована и базироваться на прямом управлении производства рабочими. Поскольку централизация означает принудительную власть, тогда именно самоуправление — сущность свободы. Самоуправление гарантирует, что индивидуумы развивают все свои способности — особенно умственные. Иерархия, напротив, заменяет широкую мыслительную деятельность выполнением одинаковых операций и мыслями о них. Таким образом, вместо того, чтобы развивать их способности, иерархия делает из людей автоматы и гарантирует, что их развитие притупляется.
По этой причине анархисты выступают против капитализма и государства. Французский анархист Себастиан Фор отметил, что власть «существует в двух основных формах: политическая форма — Государство; и экономическая форма — частная собственность». [Питер Маршал, Требуя Невозможного, стр. 43] Капитализм, подобно государству, основан на централизованной власти (власть босса над рабочим), самая цель которой состоит в том, чтобы держать управление работой в руках капиталиста, а не тех, кто ее выполняет. Это значит, «что серьезное, окончательное и полное освобождение рабочих возможно только при одном условии: это переход капитала, то есть сырья и всех орудий труда, включая землю, коллективным органам рабочих». [Михаил Бакунин, Анархо-синдикализм, стр. 45]
Н. Хомский считает, что «последовательный анархист должен выступить против частной собственности на средства производства и рабства заработной платы, которое является компонентом этой системы, как несовместимое с принципом, что труд должен быть свободным и при управлении производителями». [«Примечания относительно Анархизма «, По Причинам Государства, стр. 158]
Таким образом, свобода для анархистов означает неавторитарное общество, в котором реализовано самоуправлении индивидуумов и групп индивидуумов. Это подразумевает, что анархистское общество будет носить непринудительный характер, то есть такое, в котором насилие или угроза насилия не будут использоваться, чтобы «убедить» индивидуумов делать что-нибудь. Во вторых, это подразумевает, что анархисты — последовательные сторонники индивидуального суверенитета, из-за этого они также выступают против учреждений, основанных на принудительной власти. И, наконец, это подразумевает, что оппозиция анархистов «правительству» означает только то, что они выступают против централизованных, иерархических, бюрократических организаций или правительства. Они не выступают против самоуправления через конфедерации децентрализованных организаций, основаных на прямой демократии, а выступают против делегации власти «представителям». Поскольку власть — противоположность свободы, следовательно, любая форма организации, основанной на делегации власти — угроза свободе и достоинству людей, подчиненных той власти.
Анархисты считают, что свобода должна быть единственной социальной окружающей средой, в пределах которой человеческое достоинство и разнообразие могут расцвести. При капитализме и государственном устройстве нет никакой свободы для большинства, поскольку частная собственность и иерархия гарантируют, что склонности и суждения большинства индивидуумов будут подчинены желанию властителей, строго ограничивая их свободу и делая невозможным «полное развитие всего материала, интеллектуальных и моральных ценностей, скрытых в каждом из нас». [М. Бакунин, Бакунин про Анархизм, стр. 261] (см. Раздел B — иерархическй и авторитарный характер капитализма и государства).
2.3. Отношение анархистов к организации.
Без взаимодействия между людьми человеческая жизнь действительно невозможна. Свобода не может существовать без общества и организации. Дж. Барретт в Возражениях на Анархизм говорит: «люди должны сотрудничать, а, сотрудничая, мы должны учитывать мнение окружающих. Но предположить, что такого рода соглашения означают ограничение свободы человека — нелепость; напротив, они — неотъемлемое условие нашей свободы». «Если мы собираемся изобретать догму, что соглашения должны ограничивать свободу, тогда сразу же свобода становится тиранической, поскольку это запрещает людям получать даже наиболее обычные каждодневные удовольствия. Например, я не могу выйти на прогулку с моим другом, потому что это — против принципа Свободы, ибо я должен согласиться быть в некотором месте в некоторое время, чтобы встретить его. Я не могу сколь-либо расширить мою собственную власть вне меня единолично и ни с кем не считаясь, потому что поступить так я могу лишь сотрудничая с кем-то еще, а если сотрудничество подразумевает соглашение, то это — против Свободы. Эти аргументы абсурдны. Я не ограничиваю мою свободу, а просто осуществляю ее, когда я соглашаюсь с моим другом выйти на прогулку».
Анархисты полагают, что организация общества «без власти, [это] — единственное средство для того что бы каждый из нас привык к активной и сознательной позиции в коллективной работе, и прекратил быть пассивными инструментом в руках лидеров». [Э. Малатеста, Жизнь и Идеи, стр. 86]
Факт, что анархисты выступают за организацию, может показаться сначала странным, но это только потому что мы живем в обществе, в котором фактически все формы организации являются авторитарными, заставляя ошибочно думать, что это единственно возможный вид. Обычно не упоминается, что этот способ организации исторически обусловлен, он возник в пределах определенного вида общества — того, принципы которого — доминирование и эксплуатация. Согласно археологам и антропологам, этот вид общества существует только приблизительно 5000 лет, появившись с возникновением первых примитивных государства, основанных на завоевании и рабстве, в котором труд рабов создавал излишек, который служил источником средств существования правящему классу.
До того времени, сотни тысяч лет человеческие и прото-человеческие общества были основаны на совместных формах экономической деятельности, взаимопомощи, свободном доступе к производительным ресурсам и распределению результатов совместного труда по потребности. Хотя такие общества базировались на ранжировании статуса по возрасту, не было никаких иерархий в смысле институциализации отношений подчинения и господства, предписанных принудительными санкциями и заканчивающихся стратификацией класса, влекущей экономическую эксплуатацию одного класса другим (см. М. Букчина, Экология Свободы).
Надо подчеркнуть, что анархисты не предлагают вернуться назад в Каменный век. Мы просто обращаем внимание, что, так как иерархически-авторитарный способ организации — относительно недавно «изобретен» в ходе человеческого социального развития, то нет никакой причины предположить, что он так или иначе «обречен» быть вечным. Мы не думаем, что люди генетически «запрограммированы» для диктатуры, конкуренции и агрессивного поведения, так как нет никакого вероятного свидетельства в поддержку этого заявления. Напротив, такое поведение социально обусловлено. (См. Ашлей Монтегю, Природа Человеческой Агрессии). Мы — не фаталисты и не генетические детерминисты, но верим в добрую волю, что означает, что люди могут изменять способ, которым они делают вещи, включая способ, которым они организуют общество.
И нет сомнения, что общество должно быть лучше организовано, потому что теперь большинство его богатства, которое производится большинством, властью распределяется избранному меньшинству наверху социальной пирамиды, причиняя лишения и страдания остальным, особенно тем, кто в самом низу. Эта элита управляет средствами принуждения через контроль и управление государством (см. Раздел B.2.3), она способна подавить большинство и игнорировать его страдания — явление, которое происходит в пределах любой иерархической структуры. Вызывает удивление, что количество сторонников диктатуры и централизованных структур увеличивается, вместо того, чтобы ненавидеть эти структуры как отрицание их свободы. Как Александр Беркман выразился: «капиталистическое общество так ужасно организовано, что его отдельные члены страдают: так, например, когда у вас что-нибудь болит — Вы больны в целом, а не только какой-нибудь отдельный орган, а остальные все здоровы…, ни одного члена организации или союза нельзя безнаказанно подавлять или игнорировать. Сделать так было бы то же самое, что и игнорировать болящий зуб: Вы были бы больны все время. « [Александр Беркман, Азбука Анархизма, стр. 53]
Это именно то, что характерно капиталистическому обществу, так что в итоге оно действительно «больно все время».
По этим причинам, анархисты отклоняют авторитарные формы организации и вместо этого поддерживают ассоциации, основанные по принципу свободного договора. Свободное соглашение между людьми важно, потому что, по словам Беркмана, « только когда каждый человек — свободная и независимая единица, сотрудничающая с другими по своему собственному выбору для достижения взаимных интересов и целей, может что-либо быть сделано в мировом масштабе». [Избр. произв. стр. 53] В «политической» сфере, это означает прямую демократию и конфедерацию, которые являются выражением и окружающей средой свободы. Прямая демократия необходима, потому что свобода и равенство подразумевают потребность в форумах, где люди могут обсуждать и спорить как равные и которые учитывают свободное осуществление того, что М. Букчин называет «творческой ролью инакомыслия».
Анархистские идеи либертарной организации, прямой демократии и принцип построения конфедерации будут обсуждены далее в разделах 2.9 и 2.10.
Анархисты полагают, что каждый имеет право делать абсолютно все, что он хочет, по той причине, что человек просто способен это сделать. Но, некоторые действия индивидуума неизменно влекут ограничению свободы других. По мнению анархистов – это недопустимо. Например, анархисты не поддерживают «свободу» насиловать, эксплуатировать или принуждать. И при этом мы не допускаем регулирование таких отношений властными методами. Напротив, так как власть представляет собой угрозу свободе, равенству и солидарности, анархисты считают необходимым ей сопротивляться (чтобы не унижать человеческое достоинство). Существование власти — не свобода. Никто не имеет «право» управлять другими. Как указывает Малатеста, «свобода каждого… единственное условие равной свободы для всех; и это не значит…, что мы уважаем свободу эксплуатировать, угнетать, командовать; то, что является притеснением — конечно не свобода. « [Э. Малатеста, «Жизнь и Идеи», стр. 53].
В капиталистическом обществе сопротивление всем формам иерархической власти – отличительная черта каждого свободного человека – пусть это выражается в сопротивлении руководителю на работе или сопротивление всему госстрою. Генри Дэвид Торео указывает в своем эссе «Гражданское неповиновение» (1847), что «Неповиновение – истинный источник и основа свободы. Послушными должны быть рабы».
Как было упомянуто выше, анархисты борются за социальное равенство, потому что это – единственное условие, в котором свобода личности может процветать. Однако было много ерунды, написанной о «равенстве», и странно, что много чему из этого верят. Но – таково уж свойство рекламы и авторитарности – подчинять мнения людей власти и потребностям властелинов. Перед обсуждением, что анархисты действительно подразумевают под равенством, мы должны указать то, что мы не подразумеваем под этим.
Анархисты не верят в «равенство с рождения», что не является не только несуществующим, но и было бы очень нежелательно, если это могло бы быть осуществимо. Каждый человек уникален. Биологически определенные человеческие различия не только существуют, но и — «причина радости, страха или сожаления. « Почему? Потому что «жизнь среди клонов не стоила бы тго, что бы жить, и нормальный человек будет только радоваться, что другие имеют способности, которых он лишен. « [Н. Хомский, » Анархизм, Марксизм и Надежда Будущего «, Красно-черная Революция, Номер 2]
Некоторые серьезно предполагают, что для анархистов «равенство» — это когда все люди идентичны. Это бы грустно отраотразилось на состоянии современной интеллектуальной культуры, это игра слов – подтасовка, цель которой отвлечь внимание от несправедливой и авторитарной системы организации общества, подменив ее рассуждениями о выживании видов в биологии.
Так же анархисты не выступают за так называемое «равенства результата». Мы не имеем никакого желания жить в обществе, где каждый получает те же самые товары, носит одинаковую для всех униформу, и т.д. Одна из причин анархистского протеста против капитализма и государства — то, что они стандартизируют жизнь. (См. работу Дж. Рейтзера «МакДональдизация Общества»). По словам А. Беркмана: «Дух власти, закона, письменного и неписьменного, традиций и морали принуждает человека быть таким как все, делая его автоматизированной единицей уничтожая его независимость или индивидуальность… Каждый из нас — его жертва, и только исключительно сильные люди могут обойти его цепи, и то только частично». [Азбука Анархизма, стр., 26] Анархисты против такой идентичности. Мы желаем уничтожить это явление и каждое социальное отношение или учреждение, которое создает эту унификацию людей.
«Равенство результата» может быть введено и поддержано только силой, которая не была бы равенством, так как некоторые будут иметь больше власти чем другие! «Равенство результата» особенно ненавидят анархисты, поскольку мы признаем, что каждый индивидуум имеет различные потребности, способности, желания и интересы. Е:сли бы все потребляли одно и то же, то это была бы тирания. Очевидно, если один человек нуждается в лечении, а другой нет, то они не получают «равное» количество медицинского обслуживания. То же самое верно и в отношении других человеческих потребностей. Как А. Беркман выразился: «равенство не означает равное количество, но равную возможность… Ошибочно отждествлять равенство свободных людей с принудительным равенством преступников в тюрьме. Истинно анархистское равенство подразумевает равную доступность, а не количество полученных благ. Это не означает, что каждый должен есть, пить, или носить одинаковые вещи, выполнять одинаковую работу, жить одинаковым образом. Фактически наоборот». Он утверждает, что «потребности индивидуальны и вкусы людей отличаются. Равная возможность удовлетворить свои нужды составляет истинное равенство… Свободная возможность выражения и развития индивидуальности означает развитие естественных несходств и изменений». [Азбука Анархизма, стр. 25]
Для анархистов понятие «равенство» в смысле «равенства результата» или «равенства снабжения» является бессмысленным. Однако, в иерархическом обществе, «равенство возможностей» и «равенство результата» взаимосвязаны. При капитализме, например, возможности каждого поколения зависит от результатов деятельности предыдущих. Это означает, что при капитализме «равенство возможности» без даже приближенного «равенства результата» (в смысле дохода и ресурсов) становится бессмысленным, так как нет никакого реального равенства возможностей потомков миллионера и нищего. Те, кто приводит доводы в пользу «равенства возможности» игнорируя барьеры, созданные предыдущими поколениями, не знают (или сознательно игнорируют!) то, о чем они говорят, ибо возможность в иерархическом обществе зависит не только от открытости дороги, но также и от равного начала. С этих очевидных фактов возникает неправильное представление о том, что анархисты добиваются «равенства результа» — но это приводит к формированию иерархической системы, что недопустимо в понастоящему свободном обществе.
Равенство, в анархистской теории, не означает отрицание индивидуального разнообразия или уникальности. По наблюдениям Бакунина: «как только равенство одержало победу и прочно установлено, будут ли различаться способности индивидуумов и их уровни приложения усилий? Различия всегда будут существовать, хотя возможно, не так сильно как теперь. Пословица, что на одном дереве никогда не найти два одинаковых листа, всегда останется верной. Эта пословица более верна по отношению к людям, которые гораздо сложнее листьев. Но такое разнообразие — не зло. Напротив… это — ресурс человечества. Благодаря этому разнообразию, человечество — коллективное целое в котором одна индивидуальность дополняет другую и нуждается в них. В результате, это бесконечное разнообразие человеческих индивидуумов — фундаментальная причина и самое основание их солидарности. Это — всесильный аргумент за равенство». [«Всестороннее Образование», Бакунин, стр 117-8]
Равенство для анархистов означает социальное равенство, или, используя термин М. Букчина, «равенство неравных» (аналогично Малатеста, использовал термин «равенство условий», чтобы выразить эту мысль). Этим он хочет сказать, что анархистское общество учитывает различия в способностях и потребностях индивидуумов, но не позволяет этим различиям превратиться во власть. Индивидуальные различия, другими словами, «не имели бы никакого значения, потому что неравенство фактически теряется в обществе, когда оно не может уцепиться за некую юридическую фикцию или учреждение». [Михаил Бакунин, Бог и Государство, стр. 53]
Если иерархические социальные отношения и силы, которые создают их, отменены, вместо них отношения построены на принципе «один человек — один голос», тогда естественные различия нельзя было бы превратить в иерархическую власть. Например, без капиталистических прав собственности не было средств, которыми меньшинство могло монополизировать средства жизни (машины и землю) и обогащать себя работой других с помощью системы заработной платы и прибыли. Точно так же, если рабочие управляют своей собственной работой, то нет и никакого класса капиталистов, чтобы обогащаться за счет их труда. Прудон пишет:
«Что может быть происхождением неравенства? Мы видим что… его происхождение — реализация в пределах общества этой тройной абстракции: капитал, труд и талант. Это происходит потому что общество разделило себя на три категории граждан, соответствующих трем условиям формулы… эти кастовые различия всегда существовали, и одна половина человечества порабощала другую… социализм таким образом состоит в удалении аристократии из формулы труд-талант-капитал в более простую формулу труда!… чтобы сделать каждого человека одновременно, одинаково капиталистом, чернорабочим, специалистом или художником». [Никакие Боги, Никакие Владельцы, стр 57-8]
Подобно всем анархистам, Прудон видел эту интеграцию функций как ключ к равенству и свободе и предложил самоуправление как средство достижения этого. Таким образом, самоуправление — ключ к социальному равенству. Социальное равенство на рабочем месте, например, означает, что каждый имеет право решать, как организовать работу. Анархисты — сторонники принципа «то, что касается всех, должны решать все».
Это не означает, конечно, что экспертиза будет игнорироваться или что каждый будет решать за всех. Различные люди имеют различные интересы, таланты, и способности, так очевидно они будут хотеть изучить различные вещи и выполнять различные виды работы. Также очевидно, что, когда люди больны, они консультируются с доктором – экспертом в медицине, вместо того, что бы собирать общественное собрание и коллективно решать, чем лечиться. Жаль, что приходится это подробно описывать, но как только темы социального равенства и самоуправления рабочих получили широкое распространение, некоторые люди начали говорить откровенную чепуху. Это – обыкновенный здравый смысл, что в больнице, управляемой социально равным способом, не будут указывать врачам, какими методами лечить больных, но именно больные должны решать, кто из врачей заслуживает доверия их лечить!
Фактически, социальное равенство и свобода личности неотделимы. Без коллективного самоуправления и коллективного принятия решений, которые затрагивают интересы группы, а такк же без индивидуального самоуправления и принятия решений человеком самостоятельно, которые затрагивают только его интерсы, свободное общество невозможно. Без обоих этих условий, некоторые будут иметь власть над другими, принимая решения для остальных (то есть управляющие ими), таким образом некоторые будут более свободными чем другие.
Социальное равенство требуется людям чтобы управлять и самовыражаться, для самоуправления необходимочто бы «люди, работающие вместе со своими товарищами, имели возможность привнести возможности собственной уникальности в решения общих проблем и для достижения общих целей». [Джордж Бенелло, От Основания, стр. 160] Таким образом, равенство позволяет выражать и развивать индивидуальность человека, это необходимая основа свободы личности.
Раздел F.3 (Что подразумевают анархо-капиталисты под термином «равенство»?) продолжает обсуждение понимания анархистами идеи равенства.
Солидарность, или взаимная помощь, являются ключевой идеей анархизма. Это — связь между индивидуумом и обществом, средство, с помощью которого люди могут работать вместе, чтобы реализовать свои общие интересы в окружающей среде, которая поддерживает и лелеет свободу и равенство. Для анархистов взаимная помощь — фундаментальная особенность человеческой жизни, источник силы и счастья, основное условие полноценного человеческого существования.
Эрих Фромм, выдающийся психолог и гуманист, указывает, что «человек желает вступить в союз с другими людьми…, и это — одно из самых сильных мотивов человеческого поведения. « [Быть или Иметь, стр.107]
Поэтому анархисты считают желание формировать «союзы» (пользуясь термином Макса Штирнера) с другими людьми, естественной потребностью человека. Эти союзы, или ассоциации, должны быть основаны на равенстве и индивидуальности, чтобы полностью удовлетворить тех, кто присоединяется к ним — то есть они должны быть организованы в анархистской манере, то есть быть добровольными, децентрализоваными и неиерархическими.
Солидарность — сотрудничество между индивидуумами – необходимое условие существования человека и ни коим образом не является ограничением его свободы. «Каких только замечательных результатов эта уникальная сила индивидуальности человека не достигала, когда она была усилена Сотрудничеством с другой индивидуальностью», пишет Эмма Голдман. «Сотрудничество — в противоположность междоусобной борьбе и вражде – всегда работала на выживание человека и развитие его способностей…. только взаимная помощь и добровольный союз… могут создать основу для свободы индивидуума и жизни общества». [Красная Эмма, речи, стр. 95]
Солидарность означает взаимодействие людей на равных, чтобы удовлетворить общие интересы и потребности. Формы ассоциаций, не основанных на солидарности (то есть базируемых на неравенстве) разрушают индивидуальность состоящих в них людей. По словам М. Марута свобода нуждается в солидарности и признании общих интересов:
«Самая благородная, чистая и истинная любовь к человечеству — любовь к себе. Я хочу быть свободным! Я надеюсь быть счастливым! Я хочу познать все красоты мира. Но моя свобода защищена только тогда, когда все другие люди вокруг меня свободны. Я могу быть счастлив только тогда, когда все другие люди вокруг меня счастливы. Я могу быть радостен только тогда, когда все люди, которых я вижу и встречаю, смотрят на мир заполненными радостью глазами. И только тогда могу я есть с удовольствием, когда я точно знаю, что другие люди, также могут наесться, как и я. Этот вопрос моей собственной удовлетворенности, решаю только я сам, и я выступаю против каждой опасности, которая угрожает моей свободе и моему счастью… «. [Б. Травен: Жизнь позади легенд, стр 133-4]
На практике солидарность означает то, что мы видим на лозунге Индустриальных Рабочих Мира — «рана каждого — рана всех». Солидарность является средством защитить индивидуальности и свободы человека, выражение его личного интереса.
Альфи Кон пишет: «когда мы думаем о сотрудничестве… мы часто связываем это понятие с нечетко выраженным идеализмом… Это может следовать из мнимого сходства с альтруизмом… Структурированое сотрудничество бросает вызов обычной дихотомии эгоизма/альтруизма. Сотрудничество, в отличае от альтруизма, устанавливает такие отношения, при которых, помогая вам, я в то же самое время помогал бы и себе. Даже если мой повод возможно первоначально, был эгоистичен, наши судьбы теперь связаны. Мы отправляемся в совместное плавание. Сотрудничество — очень выгодная стратегия — прагматический выбор, который добивается цели на работе и в школе гораздо более эффективно, чем соревнование… Также очевидно, что сотрудничество более благоприятно в отношение психологического здоровья человека и симпатии друг к другу». [Соревнование: доводы против, стр. 7]
В иерархическом обществе солидарность важна не только из-за удовлетворения потребностей, которое она дает нам, но также и потому что необходимо сопротивляться власти. Стоя вместе, мы можем увеличить нашу силу и получить то, что мы хотим. В конечном счете, организуя группы, мы можем начать управлять нашими собственными коллективными делами вместе и так заменить босса раз и навсегда. «Союзы… умножают возможности человека обеспечить свои права, которые ущесмляют». [Макс Штирнер, Эго и Его Собственный, стр. 258]. Действуя солидарно, мы сможем заменить существующую систему эксплуатации на более справедливую.
Солидарность — таким образом, средство, которым мы можем получить и гарантировать свою собственную свободу. Мы соглашаемся работать вместе так, чтобы мы не должны были работать для других. Соглашаясь работать вместе, мы увеличиваем наши шансы достичь лучшего результата, чем по отдельности. Взаимная помощь, соглашение с другими, основанное на взаимном уважении и социальном равенстве дает неоспоримые преимущества; если я доминирую над кем — то это значит, что существуют такие условия, которые позволяют доминирование, то по всей вероятности надо мной также будут доминировать в свою очередь.
Макс Штирнер говорил что солидарность — средство, которым мы гарантируем, что наша свобода защищена от власти, от тех, кто хочет управлять нами: «сами вы не имеете никакого значения тогда? «, он ставит вопрос. «Действительно ли вы должны позволять любому что-нибудь делать с вами? Защищайтесь, и никто не тронет вас. Если миллионы людей с вами, поддерживают вас, то вы — огромная сила, и вы легко победите». [Л. Гальеани: Конец Анархизма? стр. 79]
Солидарность важна для анархистов, потому что она — средство, которым свобода может быть завоевана и защищена от власти. Солидарность — продукт человека как социального существа. Однако солидарность не надо путать с «вождизмом», который подразумевает пассивность после лидера. Чтобы быть эффективной, солидарность должна быть между свободными людьми, сотрудничающими вместе как равные. «Большой Брат» — не солидарность, хотя желание иметь «вождя» — продукт нашей потребности в солидарности и союзе. Это — «солидарность», извращенная иерархическим обществом, в котором люди обречены вслепую повиноваться лидерам.
Свободу нельзя дать, ее можно только взять. Индивидуум не может быть освобожден другим, но должен разорвать свои собственные цепи с помощью собственной воли. Конечно, воля может также быть частью коллективного действия, и во многих случаях это необходимо, чтобы достигнуть конечного результата. Эмма Голдман указывает: «история говорит нам, что каждый угнетаемый класс [или группа, или индивидуум] получит истинное освобождение от угнетателей только своими собственными усилиями». [Красная Эмма, речи, стр. 142]
Анархисты утверждают, что люди могут освободить себя только своими собственными действиями. Анархистские методы борьбы описаны в разделе J («Что Анархисты Делают? «) и не будут обсуждаться здесь. Все эти методы основаны на вовлечении людей в самостоятельную борьбу, предлагая им самим определять свои действия, устраняют их зависимость от лидеров. Анархизм основан на людях «действующих самостоятельно» (анархисты это называют «прямым действием»).
Прямое действие освобождает человека самим своим процессом. Самостоятельные действия — средства, которыми можно развить творческий потенциал, инициативу, воображение и критическое мышление людей; средство, которым можно изменить общество. Как Э. Малатеста говорит: «человек и общество постоянно взаимодействуют. Люди создают общество таким, какими они являются, и общество создает человека таким, каким оно является — в результате получается своего рода порочный круг…. К счастью, существующее общество не было создано в соответствии с желанием правящего класса, который преуспел в сокращении всех его частей к пассивным и не сознательным инструментам…. Это результат тысячи лет междоусобной борьбы, тысячи человеческих и естественных факторов». [Жизнь и Идеи, стр. 188]
Общество, формируя индивидуумов, само создано ими, их действиями, мыслями и идеалами. Учреждения, ограничивают свободу, мысленно освобождают, поскольку это подвергает сомнению необходимость авторитарных отношений вообще. Этот процесс дает нам понимание механизма работы общества, изменяя наши идеи и создавая новые идеалы. Эмма Голдман писала: «Истинная эмансипация начинается… в душе женщины». И в человеке также, мы могли бы добавить. Только так мы можем «начать [нашу] внутреннюю регенерацию, освобождаясь от груза предубеждений, традиций и обычаев». [Избр.соч., стр. 142]. Этот процесс должен быть самонаправлен, поскольку, как заметил Макс Штирнер, «человек, который освобожден — только освобожденный человек… собака, тянущая цепь за собой». [Макс Штирнер, Эго и Его Собственный, стр. 168]
В интервью, взятом во время испанской Революции у испанского анархиста Дурутти он сказал: «в наших сердцах новый мир». Только самостоятельные действия и самоосвобождение дают нам веру, что мы сможем реализовать это в реальном мире. Анархисты считают, что самоосвобождение не наступит сам собой после «великой революции». Люди являются политической силой, непосредственно определяющей характер, природу общества, и от того, как мы действуем здесь и сейчас, напрямую зависит, каким будет наше общество и наша жизнь. Поэтому, даже в преданархистских обществах пробуют создать, как Бакунин выразился, » не только идеи, но также и фрагменты будущего общества». Мы можем создавать альтернативные социальные отношения и организации, действовать как свободные люди в несвободном обществе. Только нашими действиями здесь и теперь мы можем заложить основу свободного общества. Этот процесс самоосвобождения продолжается непрерывно: «Подчиненные способны к критичскому осмыслению происходящего — и именно поэтому властям постоянно мешают, а иногда их и свергают. Но если власть свергнута, а подчиненные не участвуют активно в дальнейшей политической деятельности, то никакая критика не окончит их подчинения и не даст им свободу». [Кароль Патеман, Сексуальный Контракт, стр. 205]
Анархисты поощряют любые стремления сопротивляться власти и подводят к логическому заключению — общество свободных индивидуумов, сотрудничающих как равные в свободных, самоуправляемых ассоциациях. Без этого процесса критического самоутверждения, сопротивления и самоосвобождения свободное общество невозможно. Таким образом, анархизм возникает из естественного сопротивления подчиненных людей, стремящихся действовать как свободные индивидуумы в иерархическом мире. Этот процесс сопротивления часто называют «классовой борьбой» (поскольку это борьба рабочего класса, который является наиболее подчиненной группой в обществе) или, более широко, «социальной борьбой». Каждодневное сопротивление власти (во всех ее формах) и борьба за свободу, являются ключом к анархистской революции. «Анархисты подчеркивают, что классовая борьба — единственное средство рабочих [и других угнетаемых] достижения свободы». [Мари-Луиза Бернери, Ни Восток, ни Запад, стр. 32]
Революция — процесс, а не случай, и каждое «революционное действие» является обычно следствием терпеливой многолетней работы организации и людей с «утопическими» идеями. Процесс «создания нового мира в недрах старого», построение альтернативных учреждений и отношений, является всего лишь частью того, что должно быть длинной революционной борьбой.
Как Малатеста ясно дает понять, «поощрение общественных организаций всех видов — логический вывод из наших основных идей, и должно поэтому быть неотъемлемой частью нашей программы… анархисты не хотят освободить людей; мы хотим, чтобы люди сами освободили себя…, мы хотим, чтобы новый образ жизни появился из сознания и поведения людей и соответствовал развитию и прогрессу общества, в котором они живут». [Избр. соч., стр. 90]
Если процесс самоосвобождения не происходит, свободное общество невозможно. Только, когда индивидуумы освобождают себя сами (отменяя государство и капитализм), возможно свободное общество. Мы не должны забыть, что капиталистическая и государственная власть, в значительной степени является властью над умами. В действительности, духовная власть идеи необходимости правящего класса доминирует в обществе, и прочно утвердилась в умах угнетенных. Пока это положение сохраняется, рабочий класс согласен на притеснение и эксплуатацию как нормальные условия жизни, остается покорным властям, не надеется завоевать свободу, не способен восставать и бороться. Таким образом, угнетаемые должны преодолеть доминирование существующей системы прежде, чем они могут сбросить ее хомут (см. секции J.2 и J.4). Капитализм и государство должны быть побеждены духовно и теоретически, прежде чем победа станет возможна на практике (многие анархисты называют это «сознанием класса» – см. секцию B.7.3). И самоосвобождение через борьбу против притеснения — единственный способ, которым это может быть сделано. Таким образом анархисты поддерживают использование термина Кропоткина «дух восстания. »
Самоосвобождение — результат борьбы, самоорганизации, солидарности и прямого действия. Прямое действие — средство борьбы анархистов. «Анархисты всегда советовали принимать активное участие в организациях тех рабочих, которые продолжают прямую борьбу трудящихся против Капитала и его защитника, — Государства». «Прямое действие… лучше чем любые косвенные средства, дает возможность рабочему получить некоторое временное улучшение существующих условий труда, открывает ему глаза на зло, сделанное Капитализмом и Государством, поддерживающим капитализм, пробуждает его мысль ото сна, дает понять возможность организовать общество без вмешательства капитализмаа и государства», то есть позволяет увидеть возможности свободного общества. Кропоткин, подобно многим анархистам, указывал на Синдикализм и Профсоюзные движения как средство развития либертарных идей в пределах существующего общества (хотя он, подобно большинству анархистов, не ограничивал анархистскую деятельность исключительно ими). Действительно, любое движение, которое «позволяет людям понять их солидарность и почувствовать общность их интересов… готовит путь к концепциям» коммунистического анархизма, то есть преодолевает духовное доминирование существующего общества в умах угнетенных. [Развитие и Окружающая среда, стр. 83 и стр. 85]
По словам одного шотландского анархиста, «вся история человеческого развития — это история революций, восстаний и неповиновения власти во всех ее формах, человек может сохранить свое достоинство только восставая и неповинуясь». [Роберт Линн, Страница Жизни, стр. 77] Поэтому анархисты особо подчеркивают роль самоосвобождения, самоорганизации, самоуправления и самостоятельных действий. Бакунин считает «восстание» одним из «трех фундаментальных принципов [которые] составляют существенные условия всего человеческого развития, коллективного или индивидуального». [Бог и Государство, стр. 12] Это потому что индивидуумы и группы не могут быть освобождены другими, освободиться они могут только сами. Самоосвобождение — единственное средство, которым можно сделать существующее общество более свободным и анархистским.
Анархисты ненавидят авторитаризм. Антиавторитарность выражается в том, что анархисты выступают против всех иерархических учреждений, так как они воплощают принцип власти. Аргументы за — следующие:
Иерархия — пирамидально-структурированная организация, составленная из ряда уровней иерархии по принципу увеличения власти, престижа, и (обычно) вознаграждения. Ученые, которые исследовали иерархическую форму, нашли, что два первичных принципа, которые в ней воплощены — доминирование и эксплуатация. Например, в статье «Что делают Боссы? « (Обзор Радикальной Политической Экономики, 6, 7), изучая жизнь современной фабрики, Стивен Марглин выяснил, что главная функция корпоративной иерархии — не достижение большей эффективности производства (как заявляют капиталисты), но создание системы тотального контроля над рабочими, цель такого контроля – увеличение прибыли капиталистов за счет более эффективной эксплуатации.
Управление в иерархической организации производится принуждением, то есть угрозой отрицательных санкций: физических, экономических, психологических, социальных и т.д. Такой контроль, включая репрессии за инакомыслие и сопротивление режиму, требует полной централизации власти: набор отношений власти, в которых самый большой контроль осуществляется немногими наверху (особенно руководителем организации), в то время как управляющие среднего звена имеют намного меньше власти, а в самом низу иерархии прав управлять не имеет фактически ни кто.
Доминирование, принуждение, и централизация — существенные особенности авторитаризма, и поскольку эти особенности воплощены в иерархических структурах, все иерархические учреждения авторитарны. Для анархистов любая иерархическая организация подобна государству. И поскольку анархисты выступают против и государственных и авторитарных отношений, любого, кто не стремится уничтожить все формы иерархии, нельзя назвать анархистом. Это относится не только ко всем капиталистическим фирмам, но и к анархо-капиталистическим воззрениям, которые также нельзя называть анархизмом. Как указывает Н. Хомский, структура капиталистической фирмы является чрезвычайно иерархической, фашистской по своей природе: «фашистская система… [является] абсолютистской — власть идет от вершины вниз… любое государство — вершина, вниз управляют людьми по заказу властьимущих».
«Давайте взглянем на корпорацию… Власть в них идет строго от вершины вниз, от совета директоров к менеджерам, которые доводят до рабочих указания. И нет никакого потока власти снизу вверх. Люди могут либо бунтовать и разрушать эту структуру, либо просить милостей, но то же самое верно и для рабовладельческого общества. Структура власти линейна от вершины вниз». [Вертикаль власти, стр. 237]
Дэвид Делеон верно указывает на сходство между фирмой и государством, когда пишет: «Большинство фабрик — подобно военным диктатурам. В самом низу — рядовые, наблюдатели — сержанты, и так далее по иерархической лестнице. Организация может диктовать все — от нашей одежды и стрижки, до того, как мы проводим большую часть своей жизни, и не только в рабочее время. Организация может заставить работать в сверхурочное время; она может требовать, чтобы мы обращались исключительно к доктору компании, если есть жалобы на здоровье; она может запретить нам в свободное время участвовать в политической деятельности; она может подавлять свободу слова, она может использовать удостоверения личности и вооруженную тайную полицию, использующую видеонаблюдение; может наказывать инакомыслящих с ‘дисциплинарными сокращениями производства (поскольку GM называет их), или просто может уволить нас. Обстоятельства вынуждают нас либо принять эти порядки, либо присоединяться к миллионам безработных… Почти на каждой работе, мы имеем только «право» уволиться. Основные решения принимают наверху, а мы, как ожидается, должны повиноваться, работаем ли мы в башне из слоновой кости или в шахте». [«Для Демократии, где Мы Работаем: объяснение социального самоуправления «, Переизобретение Анархии Говард Дж. Эхрлич (редактор)., стр 193-4]
Таким образом, каждый последовательный анархист должен выступать против иерархии во всех ее формах, включая капиталистические фирмы. Для анархистов, «любые обязательства, контракты, соглашения, подразумевающие рабство и требующие принятия зависимого статуса, являются незаконными, потому что они действительно ограничивают индивидуальную автономию. « [Роберт Грэм, » Анархистский Контракт, Переизобретение Анархии, Говард Дж. Эхрлич (редактор)., стр. 77]
Некоторые утверждают, что, если ассоциация добровольна, то не имеет значения, есть ли в ней иерархия. Анархисты с этим утверждениием не согласны по двум причинам. Во-первых, при капитализме рабочих экономическими методами заставляют продавать свой труд (следовательно, и свободу) тем, кто имеет капитал. Этот процесс укрепляет экономическое неравноправие и зависимость рабочих, создавая «огромное различие в богатстве… так как рабочие… продают свой труд капиталисту по цене, которая не отражает его реальную стоимость. « [Роберт Грэм, Избр. произв., стр. 70] Поэтому: «Что бы изобразить стороны трудовых отношений, как свободные и равные друг другу надо проигнорировать серьезное неравенство рыночной власти, которая существует между рабочим и предпринимателем. Изображать отношения подчинения и эксплуатации как воплощение свободы, значит выставить на посмешише и свободу личности и социальное правосудие». [Там же.] Анархисты поддерживают коллективные действия и самоорганизацию рабочих, потому что это улучшает их экономическое положение и позволяет им утверждать свою автономию (см. секцию J).
Во-вторых, если мы берем за основу, является ли соглашение добровольным или нет, мы должны были бы утверждать, что государство можно считать «анархией» — никто не вынуждает индивидуума жить в определенном государстве. Мы вольны переехать или уйти куда-нибудь еще. Игнорируя иерархический характер ассоциации, вы можете не участвовать в организациях, основанных на ущемлении свободы (включая капиталистические компании, вооруженные силы, даже государство), потому что они «добровольны». Боб Блэк говорит, «демонизация государственного авторитаризма даже с учетом возможности игнорировать влияяние крупных корпораций, которые управляют мировой экономикой — фетишизм в его худшем значениии». [Либертарианец Консерватор]. Анархия шире, чем просто возможность выбирать себе хозяина.
Поэтому оппозиция иерархии — ключевое анархистское положение, иначе вы только становитесь «добровольным анархистом», который врядли является анархистом. (Подробнее см. секцию 2.14 Волюнтаризм). Анархисты утверждают, что организации не должны строиться по иерархическому принципу, они могут базироваться только на принципах сотрудничества между равными, непосредственно управляющими своими собственными делами. Так можно обойтись без иерархических структур (то есть без делегации власти в руки немногих). Только, когда ассоциация самоуправляется ее членами, она может считаться действительно анархической. К сожалению, некоторые буржуазные апологеты, очевидно желая приспособить «анархистское» название из-за его ассоциации со свободой, недавно утверждали, что можно быть и капиталистом и анархистом в одно и то же время (как в так называемом «анархо»- капитализме). Становится ясно, что, вследствие того, что капитализм основан на иерархии (не говоря уже о государстве и эксплуатации), «anarcho» — капитализм — противоречие в использовании терминов. (Подробнее см. Секцию F)
2.9. Идеалы анархического общества.
Анархисты желают построить децентрализованное общество, основанное на свободной ассоциации. Только такая организация общества способна осуществить вышеупомянутые ценности — свободу, равенство и солидарность. Только децентрализацией власти, и структурно и территориально, может быть достигнута свобода личности. Делегация власти меньшинству — очевидное ущемление свободы личности и человеческого достоинства. Вместо того, чтобы отдавать управление собственными делами в руки других, анархисты поддерживают организации, которые минимизируют власть, оставляя власть в руках тех, кого непосредственно затрагивают принятые решения.
Свободная ассоциация — краеугольный камень анархистского общества. Индивидуумы должны быть свободны обединиться вместе, так, как они считают целесообразным, поскольку это — основание свободы и человеческого достоинства. Каждое такое свободное соглашение должно базироваться на децентрализации власти; иначе это будет обман (как в капитализме), только равенство обеспечивает необходимые социальные условия для свободного развития человека. Поэтому анархисты поддерживают демократические коллективы, основанные на принципе — «один человек — один голос» (принцип прямой демократии как политической концепции свободного соглашения, раскрыт в разделе 2.11-Прямая демократия).
Надо заметить, что анархистское общество не подразумевает некоторого вида идиллического состояния гармонии, где все имеют единое мнение. Далеко не так! Луиджи Гальеани указывает, «разногласитя и трения между людьми будут существовать всегда. Фактически они — необходимое условие прогресса. Но однажды кровавая борьба за продовольствие будет устранена, проблемы и разногласия могут быть решены без малейшей угрозы социальному порядку и свободе личности. « [Конец Анархизма? стр. 28]
Поэтому, анархистское общество будет основано на общественных противоречиях, так как «конфликт, не вреден… разногласия существуют [и не должны быть скрыты]… Что делает, разногласие деструктивным? Не факт наличия конфликта непосредственно, а лишь в том случае, когда конфликт дополнен соперничеством». [Альфи Кон, Соперничесство: доводы против, стр. 156]. Действительно, «непременное требование достичь согласия означает, что людям будут фактически препятствовать развиваться, им придется жертвовать своими желаниями в угоду менее образованной группы». [Там же.] По этой причине большинство анархистов отклоняют практику принятия решений методом согласия в больших группах (см. раздел 2.12).
Так, в анархистских ассоциациях предполагается управление общим собранием всех участников, после широкого обсуждения проблемм, дебатов, где должен быть выявлен и устранен совместный конфликт между равными участниками. После чего исполнение поставленных общим собранием задач производится избираемыми комитетами, несущими просто административные функции. Эти комитеты были бы составлены из выбранных на определенное время делегатов, которым передано под мандат выполнение поставленных задач под контролем собрания, которое выбирало их. Если делегаты действуют несоответствующим воле избирателей образом или пробуют расширить и продлить свое влияние или работу, они могут и должны быть немедленно отозваны, такие их решения отменены. Таким способом организация останется в руках союза индивидуумов, которые ее создали.
Самоуправление — принцип любой анархистской организации. Ключевое различие между государственной или иерархической системой и анархистским сообществом – в том, кто владеет властью. В парламентской системе, например, люди передают власть группе представителей, чтобы те принимали решения для них и за них в течение установленного периода времени. Выполняют ли депутаты свои обещания или нет – неизвестно и не имеет значения, поскольку люди не могут отозвать их до следующих выборов. Власти лгут людям, а те, кто внизу, должны ей повиноваться. Точно так же в капиталистическом предприятии — власть принадлежит неизбранному меньшинству директоров и менеджеров наверху, а рабочие, как ожидается, будут им повиноваться.
В анархистском обществе эти отношения полностью изменены. Никто, индивидуум или группа (избранные или неизбранные) не имеет власти в анархистском сообществе. Вместо этого решения принимаются, используя прямые демократические принципы и, когда требуется, сообщество может выбрать или назначить делегатов, чтобы выполнить эти решения. Очевидно различие между выработкой тактики (которую вырабатывает каждый, кого это касается) и исполнением любых принятых решений (это является работой избранных делегатов).
Общины, основанные в соответствии со свободным соглашением, также свободно связаны вместе в конфедерации. Такая свободная конфедерация управлялась бы снизу, решениями собраний первичных групп. Конфедерация управлялась бы так же как и коллективы. Были бы местные, региональные, «национальные» и «международные» конференции, в которых все важные проблемы, затрагивающие участвующие в конфедерации коллективы будут обсуждаться. Таким образом, любые, даже фундаментальные, основополагающие принципы и идеи обустройства общества были бы обсуждены, на основе этих обсуждений приняты политические решения, которые в конечном итоге осуществляют избранные делегаты.
Комитеты были бы сформированы, если необходимо координировать и управлять решениями собраний и их конгрессов, при строгом контроле снизу. Делегаты в таких органах имели бы ограниченный срок пребывания и, подобно делегатам в конгрессах, имели бы мандат – то есть они были бы в праве принять решения только от имени тех людей, чьими делегатами они являются. Кроме того, подобно делегатам в конференциях и конгрессах, они могли бы быть мгновенно отозваны собраниями и конгрессами, которые их избирали. Так эти комитеты смогут координировать деятельность, но были бы как говорит Малатеста, «всегда под прямым контролем населения». [Жизнь и Идеи, стр. 175]
Собрания сообщества могут отменить любое решение конференции и выйти в любой момент из любой конфедерации. Любые компромиссы, которые сделаны делегатом в течение переговоров, должны быть ратифицированы Генеральной Ассамблеей. Без ратификации любые компромиссы, которые сделаны делегатом, не обязывают сообщество, которое делегировало специфическую задачу специфическому индивидууму или комитету. Кроме того, они могут созвать конференцию конфедерации, чтобы обсудить новые события и сообщить комитетам об изменении своих пожеланий и инструктировать их, что делать.
Другими словами, любые делегаты в анархистской организации, или обществе — не представители (в том виде, в котором они находятся в демократическом правительстве). Кропоткин ясно дает понять это различие: «Различия между истинной делегацией и представительством может быть лучше понят, если вообразить сто или двести человек, которые встречаются каждый день на работе и сталкиваются с общей проблемой… они обсудили каждый аспект этого вопроса между собой и пришли к общему решению. Тогда они выбирают кого-то и посылают его, чтобы он достигнул соглашения с другими аналогичными делегатами иных групп… Делегат не уполномочен сделать больше, чем объяснить другим делегатам те соображения, которые привели его [или ее] коллег к их заключению. Делегат не уполномочен принимать решения за группу, он должен всего лишь выслушать и понять мнение других групп и довести их мнение до сведений своих избирателей, которое его избиратели могут принять или отвергнуть. Это процесс истинной делегации». [Речи Бунтовщика, стр. 132]
В отличие от представительской системы, власть не делегирована в руки избранных. Скорее, любой делегат — просто инструмент для передачи мнения ассоциации, которая его выбрала. Все делегаты и комитеты получают мандат и могут быть мгновенно отозваны, чтобы гарантировать, что они выражают мнение своих избирателей, а не свое собственное. Таким способом правительство заменено анархической сетью свободных ассоциаций и общин, сотрудничающих друг с другом на равных, основанной на системе решений, переданных под мандат делегатам, принципе мгновенного отзыва делегата, свободного соглашения и свободной конфедерации.
Сеть анархистских общин делится на три уровня. «Независимые Коммуны для территориальной организации населения, федерации Профсоюзов для организации людей в соответствии с их различными функциями… [и] свободные объединения и общества… для удовлетворения всех возможных и вообразимых потребностей — экономических, санитарных, образовательных; для взаимной защиты, для пропаганды идей, для искусства, для развлечения, и так далее». [Петр Кропоткин, Развитие и Окружающая среда, стр. 79] Все основано на самоуправлении, свободной ассоциации, свободной федерации и самоорганизации снизу.
Такая организация общества отменила бы иерархию во всех аспектах жизни, потому что люди в основе организации контролируют все процессы в обществе, а не их делегаты. Только эта форма организации может заменить правительство (власть избранных) анархией (власть всех). Такая форма организации существовала бы во всех сферах, где требуется групповая работа и координация многих людей. Бакунин сказал, надо «объединять индивидуумов в структуры, которые они могут понять и контролировать». Анархисты желают создать общество, основанное на структурах, которые гарантируют, что ни один человек или группа не способны захватить власть над другими. Свободное соглашение, конфедерация, прямая демократия — механизмы, с помощью которых власть из рук правительств и передана в руки тех, кого непосредственно затрагивают ее решения. Более подробно см. секцию I.
Создание нового общества базируется на либертарном принципе его организации, праве миллионов людей преобразовывать общество теми способами, которые им приемлемы. Однако многие считают эту форму организации непрактичной и обреченной на неудачу. В отличае от тех, кто считает, что такая конфедерация неавторитарных организаций создала бы беспорядок и отсутствие единства, анархисты считают, что государство, как централизованная и иерархическая форма организации культивирует безразличие вместо причастности, бессердечность вместо солидарности, однородность вместо единства и привилегированность элит вместо равенства. Что еще более важно, иерархические организации уничтожают индивидуальную инициативу, самостоятельность человека и критический подход к решению проблем. (Подробнее в разделе B.1-Почему — анархисты против власти и иерархии? ).
То, что либертарная организация работоспособна, продемонстрировала испанское Анархистское движение. Феннер Броквей, секретарь британской Независимой лейбористской партии, при посещении Барселоны во время революции 1936, отметил, что «большая солидарность, которая существовала среди Анархистов, происходила из-за того, что каждый человек полагался на свою собственную силу, а не находился в зависимости от лидера…. Организации, чтобы добиться успеха, надо объединять свободно думающих людей; не массу, но свободных индивидуумов» [процитировано Р. Рокером в работе Анархо-синдикализмом, стр. 58]
Как достаточно уже говорилось, иерархические, централизованные структуры ограничивают свободу. Как отмечает Прудон: «централизованная система хороша для управления, но одна вещь, индивидуум, больше не принадлежит себе в такой системе, он не может чувствовать свою ценность, его жизнь вообще не берется в расчет». [Цитата из «Дорога в Утопию», Мартина Бабере, стр. 33] Признаки иерархии можно заметить повсеместно. Иерархия и власть существуют всюду, на работе, дома, на улице. Как Боб Блэк выразился, «если Вы проводите большинство вашей жизни, выполняя распоряжения или целуя задницу, если Вы приучены к иерархии, то Вы станете пассивно-агрессивными садомазохистами, рабами, и будете привносить этот груз в каждый миг вашей жизни». [Либертарий как Консерватор].
Это означает, что конец иерархии будет сопровождать массовое преобразование в каждодневной жизни. Это повлечет создание организаций, в которых каждый человек сможет наиболее полно развить свои способности. Вовлекая людей в процесс принятия решений, которые затрагивают их жизнь, работу и общество в целом, можно гарантировать полное развитие их индивидуальных способностей.
Только самоопределение и свободное согласие на каждом уровне общества могут развить ответственность, инициативу, интеллект и солидарность индивидуумов и общества в целом. Только анархистская организация позволяет проявить таланты людей и использовать их на благо каждого, обогащая общество самым процессом обогащения и развития индивидуума. Только, вовлекая каждого человека в процесс планирования, принятия, координирования и осуществления решений, которые затрагивают их, может быть расцвет свободы и индивидуальность будет полностью развита и защищена. Анархия выпустит на свободу творческий потенциал и талант массы людей, порабощенных иерархией.
Анархия может быть выгодна даже для тех, кто, как говорят, извлекает выгоду из капитализма и его властной структуры. Анархисты «утверждают, что оба — правитель и управляемый испорчены властью; оба — эксплуататор и эксплуатируемый испорчены эксплуатацией». [Петр Кропоткин, Акт сами, стр. 83] Это потому что «в любой иерархической структуре начальник, так же как и подчиненные – каждый исполняет свои обязанности. Цена «успеха» обычно слишком высока. И каждый тиран обижается на свои обязанности. Он все время вынужден тащить за собой мертвый груз бездействующего творческого потенциала подчиненных». [Для Нас, Право Быть Жадным]
Для большинства анархистов демократическое голосование по политическим решениям в пределах свободных ассоциаций — политическая копия свободного соглашения. Причина «многих форм доминирования, может скрываться в «свободной», «не принудительной», договорной форме… и наивно… думать, что простая оппозиция политическому контролю будет сама по себе вести к концу притеснения». [Джон П. Кларк, Эгоизм Макса Штирнера, стр. 93].
Очевидно, что индивидуумы должны работать вместе, чтобы вести достойную человека жизнь. «Есть три варианта взаимодействия между людьми — подчиниться желанию других (быть порабощенным), подчинить других своей власти, или, что самое лучшее, жить с другими в братском согласии в интересах большинства (быть партнером). Ни кто не может поспорить с этим». [Эррико Малатеста, Анархистская Революция, стр. 85].
Анархисты выбирают последний вариант — ассоциацию, как единственное средство организации взаимоотношений между людьми, не ограничивающее свободу и права людей, уважающее уникальность и свободу друг друга. Только в прямая демократия делает возможным самоуправление индивидуума, дает ему возможность самовыражения, тренирует его способность критически мыслить, таким образом развивая интеллектуальные и этические возможности человека. Для увеличения свободы индивидуума, его интеллекта, этических и социальных способностей, лучше быть иногда в меньшинстве, чем все время подчиняться.
Что представляет собой анархистская теория прямой демократии?
Как только индивидуум присоединяется к сообществу или поступает на работу, он или она становятся «гражданином» (из-за отсутствия более подходящего определения) этой ассоциации. Ассоциация организована собранием всех его членов (в случае больших заводов и городов, это может быть функциональной подгруппой определенного предприятия или окрестности). На этом собрании, совместно с другими, определяется содержание группы и ее политические обязательства. Взаимодействуя в пределах ассоциации, люди должны осуществлять критическое суждение и выбор, то есть управлять собственной деятельностью. Это означает, что политические обязательства у человека не перед отдельным юридическим лицом, стоящим выше группы или общества, государства или фирмы, а перед товарищами «гражданами».
Люди совместно издают законы и правила, управляющие обществом, и обязаны соблюдать только то, что приняли сами, они также уверены, что эти правила могут всегда быть ими изменены или аннулированы. Все вместе, связанные «граждане» составляют политическую власть, но поскольку эта власть базируется на горизонтальных отношениях между собой, а не вертикальных между собой и элитой, «власть» является неиерархической («рациональной» или «естественной», см. секцию B.1- «Почему — анархисты против власти и иерархии?») Прудон пишет: «Вместо законов, мы учредим контракты [то есть свободные соглашения]. — Нет больше закона, ни принятого большинством, ни даже единодушно; каждый гражданин, каждый город, каждый индустриальный союз, устанавливает собственные законы». [Общая Идея Революции, стр. 245-6].
Общество будет основано на постиндустриальной демократии, где в рабочих ассоциациях «все решения выдвигаются и одобряются членами ассоциации». [Избр. произв. стр. 222]. Вместо капиталистической или государственной иерархии самоуправление (то есть прямая демократия) была бы руководящим принципом ассоциаций, к которым люди свободно присоединяются и которые составляют свободное общество.
Конечно, можно утверждать, что, если вы в меньшинстве, то вами управляет большинство. («Демократическое правление — всетаки правление».) [Сьюзен Браун, Политика Индивидуализма, стр. 53]). Концепция прямой демократии не обязательно привязано к правилу управления большинства. Если кто-то оказывается в меньшинстве при голосовании по определенному вопросу, его ставят перед выбором или согласиться или отказаться принять решение большинства. Отрицание права меньшинства руководствоваться собственным мнением нарушит его автономию и наложит на него обязательства, которые меньшинство не принимало. Принуждение исполнять решение большинства противоречит идеалу «самостоятельно принятого» обязательства, и противоположно принципу прямой демократии и свободной ассоциации. Прямая демократия в свободном обществе — единственное средство, которым можно поддерживать свободу. Само собой разумеется, меньшинство, если оно остается в ассоциации, может отстаивать свое мнение и пробовать убедить большинство в ошибочности принятых им решений.
Надо добавить, что анархистское понимание прямой демократии предполагает, что большинство не всегда право. Напротив! Обычно при демократии считается, что большинство всегда право, а меньшинству можно не доверять и не обращать на него внимания, чтобы не предпочесть интересы меньшинства интересам большинства. История доказывает, что любой человек, обладающий диктаторскими полномочиями (будь то глава государства, директор, муж — безразлично) будет использовать власть с целью обогатить себя за счет подчиненных. Анархисты считают, что большинство тоже может ошибаться, и именно поэтому наши теории общества уделяют большое внимание правам меньшинства. Это может быть замечено из нашей теории самопринятого обязательства, которое базирует себя на праве меньшинства возражать против решений большинства, и делает инакомыслие ключевым фактором в принятии решения. Кароль Патман говорит: «Если большинство неправо… [тогда] меньшинство вправе предпринять политическое действие, включая политическое непослушание, для защиты своей независимости... Политическое неповиновение — способ выражения активной гражданской позиции, на котором основана прямая демократия… Практика демократии включает право отказаться или изменять обязательства — поэтому практика прямой демократии бессмысленна без практического признания права меньшинства отказаться или аннулировать свое согласие, или где необходимо, не повиноваться». [Проблема Политического Обязательства, стр. 162]
Отношения между ассоциациями основаны на тех же принципах, что и отношения внутри ассоциаций. Аналогично тому, как индивидуумы составляют ассоциацию, конфедерации представляют собой объединения ассоциаций. Связи между ассоциациями в конфедерации имеют такой же горизонтальный и добровольный характер, как и в пределах ассоциаций, с одинаковым правом «голоса и выхода» для членов и для меньшинств. Таким образом, общество становится ассоциацией ассоциаций, сообществом общин, коммуной коммун, основанных на максимизированной индивидуальной свободе.
Организация конфедераций рассмотрена отдельно в секции 2.9 (Идеалы Анархистского общества) и детально обсуждается в секции I (На что оно похоже – это анархистское общество).
Система прямой демократии в анархистской теории занимает важное место. Малатеста говорил за всех анархистов, когда он утверждал, что «анархисты отрицают право большинства управлять человеческим обществом». [Избр. произв., стр. 100]. Большинство не имеет права диктовать условия меньшинству — меньшинство имеет право в любой момент выйти из объединения и не должно «подчиниться решениям большинства, прежде чем они ознакомятся с данным решением». [Избр. произв. стр. 101]. Следовательно, прямая демократия в пределах добровольной ассоциации не создает «правление большинства» и не предполагает, что меньшинство должно подчиниться большинству независимо от того, хочет оно этого или нет. Сторонники прямой демократии считают, что: «Конечно, анархисты признают, что для меньшинства часто необходимо принять мнение большинства. Когда есть очевидная необходимость в выполнении какого-либо действия и для того что бы это сделать требуется согласие и участие всех, меньшинство должно чувствовать потребность присоединиться к пожеланиям большинства… Но такая адаптация сторон должна быть взаимной, добровольной и должна происходить из понимания потребностей другой стороны и доброжелательного отношения к ней, чтобы не парализовать решение социальных проблем упрямством. Хотя это не может быть установлено законом как принцип и норма…». [Избр. произв. стр. 100]
Меньшинство имеет право выйти из ассоциации так же как и имеет право противодействия, протеста и обращения, правила большинства не общеобязательны как принцип. Скорее, это — просто способ принятия решений, который позволяет существовать инакомыслию меньшинства и гарантии того, что их мнение может быть услышано. Другими словами, решения большинства не обязательны к исполнению меньшинством. В конце концов «нельзя ожидать, или даже желать, чтобы кто — то, кто твердо убежден, что курс, взятый большинством ведет к бедствию, жертвовал своим собственным мнением и пассивно наблюдал, или еще хуже, обязан был поддержать решение, которое он [или она] считает неправильным». [Малатеста Жизнь и Идеи, стр. 132]
Даже Анархо-индивидуалист Лизандр Спунер признавал, что метод прямой демократии может быть использован, когда он отметил, что «все, или почти все, добровольные ассоциации дают большинству или меньшинству право ограниченной самостоятельности при выборе средств, которые используются для достижения обозримых в будущем целей». Однако, только единодушное решение общественного суда может определить индивидуальные права человека, поскольку этот «трибунал справедливо представляет всех людей» и «никакие законы или действия не могут быть предписаны ассоциацией человеку против его желания, даже если все члены ассоциации соглашаются, что это надо предписать» (этот вывод следует из рассуждений Спунера, признающего, что достичь согласия между всеми членами ассоциации «было бы невозможно практически».) [Суд Жюри, стр. 130, стр. 134, стр. 214, стр. 152 и стр. 132]
Таким образом, прямая демократия и права индивидуума/меньшинства не противоречат друг другу. Практически, мы можем вообразить, что прямая демократия использовалась бы, чтобы принимать большинство решений в большинстве ассоциаций (возможно с супербольшинством, требуемым для фундаментальных решений) плюс некоторая комбинация систем жюри, к которым меньшинство может обратиться с возражениями и требованием защитить права меньшинства в анархистском обществе. Фактически, формы реализации свободы могут только быть созданы только в ходе практического применения прямой демократии.
Наконец, мы должны подчеркнуть, что анархистская поддержка прямой демократии не подразумевает, что это единственное решение и должно быть одобрено всеми и при всяких обстоятельствах. Например, много мелких ассоциаций могут одобрить принцип принятия решений простым согласием (см. следующую секцию о согласии и почему большинство анархистов полагает, что это — нежизнеспособная стратегия реализации демократии). Однако большинство анархистов думает, что прямая демократия в свободной ассоциации лучшая (и самая реалистичная) форма организации, которая полностью совместима с анархистскими принципами индивидуальной свободы, достоинства и равенства.
2.12. Согласие как альтернатива демократии.
Часть анархистов отклоняют прямую демократию, отдавая предпочтение принципу простого согласия как способу принятии решений. Принцип простого согласия основан на том, что каждый в группе должен быть согласен с решением прежде, чем оно может быть принято к исполнению. Таким образом, простое согласие устраняет управление большинства меньшинством, а так же и управление большинством меньшинства, и совместимо с анархистскими принципами.
Согласие, хотя и является «лучшим» вариантом в процессе принятия решения, поскольку все соглашаются, имеет свои недостатки. М. Букчин предостерегает на основе своего опыта участия в процессе принятия решений, что согласие может иметь авторитарную природу, потому что: «чтобы достигнуть согласия при принятии решений, инакомыслящее меньшинство часто тонко убеждают или запугивают в психологическом отношении, принуждая их отказаться голосовать по беспокоящейся проблеме, поскольку их инакомыслие по существу составит вето из одного человека. Эта тактика, называемая «уход в сторону», в процессе обсуждения может быть вызвана страхом инакомыслящих оказаться в меньшинстве, и в результате они полностью отказываются от процесса принятия решения, вместо того, чтобы честно отстаивать свое мнение, пусть как меньшинство, но в соответствии со своими взглядами. Снимая свое возражение они фактически прекращают участвовать в процессе принятия решения — и «консенсус» будет, в итоге, достигнут только за счет того, что отколовшиеся члены аннулировали себя как участники процесса».
«Теоретически, простое согласие устраняет самый смысл расхождения во мнениях. Непрекращающееся инакомыслие, страстный диалог, который сохраняется даже после того, как меньшинство соглашается, пусть временно, с решением большинства… [может быть] заменено… унылыми монологами — ослабляющими тон согласия. При принятии решения большинством, побежденное меньшинство может оспорить это решение — они могут привести аргументированные и потенциально убедительные доказательства в пользу своего мнения. Согласие не подразумевает никаких меньшинств, но заглушает их в пользу метафизического «согласия» группы». [«Коммунитаризм: Демократическое Измерение Анархизма», Природа Демократии, Номер 8, стр. 8]
Букчин «не отрицает, что согласие может быть соответствующей формой принятия решения в маленьких группах людей, которые знакомыми друг с другом». Но он обращает внимание, что, на практике, «когда большие группы пробуют принять решения в соответствии с принципом простого согласия, это обычно обязывает их достигать самого низкого интеллектуального знаменателя в принятии решений: значительное собрание людей может принять наименее спорное, можно сказать даже — наиболее посредственное решение, которое принято только потому, что необходимо принять хоть что-нибудь по данной проблеме». [Избр. произв. стр.7]. Поэтому, из-за потенциально авторитарного характера простого согласия, большинство анархистов не соглашается с тем, что оно является неотъемлемым политическим аспектом свободной ассоциации. Несмотря на все очевидные преймущества простого согласия, в больших группах оно обычно непрактично и дает отрицательный эффект. Часто такая практика ведет к унижению свободного общества или ассоциации, имея тенденцию ниспровергать индивидуальность от имени сообщества и инакомыслие от имени солидарности. Ни свободное сообщество, ни солидарность не могут быть достигнуты, если развитие индивидуума и его самовыражение отменены общественным неодобрением и давлением. Так как индивидуумы всегда уникальны, они будут иметь уникальные точки зрения, которые они должны иметь возможность выразить, поскольку общество развивается и обогащается действиями и идеями именно индивидуумов.
Другими словами, анархистские сторонники прямой демократии подчеркивают «творческую роль инакомыслия», которое, они опасаются, «имеет тенденцию исчезать в серой однородности, требуемой для достижения согласия». [Избр. произв. стр. 8]
Мы должны подчеркнуть, что анархисты — не в пользу механического процесса принятия решения, в котором большинство только декларирует права меньшинства, а на деле игнорирует их. Напротив! Анархисты, поддерживающие принцип прямой демократии, видят это как динамический процесс переговоров, в котором большинство и меньшинство слушают и уважают друг друга и принимают решение, которое не причиняет вреда одной из сторон. Они видят процесс участия в демократических ассоциациях как средство достижения общих целей, как процесс, который поощряет разнообразие мнений индивидуумов, позволяет меньшинству выражать свое мнение, устраняет любую тенденцию большинства диктовать свое мнение и угнетать меньшинство, гарантируя обсуждение и обоюдовыгодное решение вопросов.
2.13. Индивидуализм и коллективизм.
Либеральные ученые осуждают анархо-коммунистов за коллективизм, а марксисты обвиняют Бакунина и анархистов в индивидуализме. Вряд ли это удивительно, потому что анархисты отклоняют обе идеологии как полную ерунду. Нравится им это или нет, индивидуализм и коллективизм не анархистского толка — две стороны одной (капиталистической) монеты. Это лучше всего может быть продемонстрировано на примере современного капитализма, в котором непрерывное взаимодействие «индивидуалистических» и «коллективистских» тенденций имеет политическое и экономическое выражение в структуре общества, качающейся от одного полюса к другому. Капиталистический коллективизм и индивидуализм являются разными полюсами человеческого существования.
Для анархистов, идея, ради которой люди должны жертвовать чем-либо для «группы» или «вождя», является бессмысленной. Группы составлены из индивидуумов, и если люди думают только о том, что является лучшим для группы, группа будет безжизненной формой. Это обычная динамика человеческого взаимодействия в пределах групп. «Группы» не могут думать, думают только люди. Этот факт по иронии приводет авторитарный «коллективизм» к наиболее специфическому виду «индивидуализма», а именно к «культу личности» и поклонению вождю. Все начинается с выдающихся способностями людей, которые трудятся для коллектива, что заканчивается потребностью людей в каком-то человеке с достаточными способностями, чтобы принимал за них решения — проблема, которая «решена» принципом лидера. Сталинизм и Фашизм — яркие примеры этого явления.
Анархисты считают, что человек — основная единица общества. Это значит, что анархисты против «коллективизма» и приоритета группы над личностью. В анархистской теории группа существует только чтобы помочь развитию индивидуума. Поэтому анархисты придают такое большое значение группам, структурированным в либертарной манере — только либертарная организация позволяет индивидуумам в пределах группы непосредственно управлять своими действиями и создавать социальные отношения, которые способствуют развитию индивидуальности и свободы человека. Общество и группы всего лишь формы взаимодействия людей, а человек — настоящая основа общества. Малатеста писал: «Многое уже было сказано о роли индивидуального начала и социальной среды в жизни и прогрессе человеческого общества… Каждый человек, входит в мир благодаря индивидуальной инициативе… Реальное существо — человек, индивидуум. Государство, которое утверждает, что оно облагодетьельствовало индивидуума — полная абстракция, которая состоит из индивидуумов. У человека все мысли и действия неизбежно имеют свое происхождение, общественным мнением они становятся, когда большинство людей начинают придерживаться этого же мнения. Социальное действие, поэтому, не отрицание и не дополнение индивидуальных инициатив, но — результант инициатив, мыслей и действий всех индивидуумов, которые составляют общество… Надо ли препятствовать одним людям угнетать других, если всем индивидуумам предоставлены одинаковые права и равные средства; переход инициативы к избранным — [так Малатеста определяет ключевой аспект правительства/иерархии] неизбежно кончается притеснением каждого…». [Анархия, стр 36-37]
Эти соображения не означают, что анархисты сторонники «индивидуализма». Эмма Голдман указывала, что «‘индивидуализм’… — только замаскированная попытка подавить и подчинить человека и его индивидуальность…. [Это] неизбежно кончается возникновением классовых различий… [и] означает что весь ‘индивидуализм’ только для владельцев, в то время как остальные — рудиментируют в касту рабов, чтобы обслуживать горстку карьеристов ‘суперменов'». [Избранные речи Красной Эммы, стр. 89]
Группы и ассоциации — существенный аспект индивидуальной жизни. Действительно, поскольку группы производят социальные отношения, то они помогают формировать индивидуумов. Другими словами, группы, структурированные авторитарным способом, отрицательно воздействуют на свободу и индивидуальность людей. Из-за абстрактности «индивидуализма», капиталистические индивидуалисты не в состоянии понять различие между группами, структурированными в либертарной и в авторитарной манере, для них это все «группы». Из-за своего одностороннего восприятия этой проблемы, «индивидуалисты» не поддерживают некоторые из наиболее «глобальных» учреждений уже существующей капиталистической системы. Такие противоречия происходят от зависимости капиталистического индивидуализма от индивидуальных контрактов в неравном обществе.
Напротив, анархисты подчеркивают социальный «индивидуализм» (другой, возможно лучший, термин для обозначения этого понятия — «коммунальная индивидуальность»). Анархизм «утверждает, что центр тяжести в обществе — индивидуум…. Если он должен развиться свободно и полностью, он должен быть свободен от вмешательства и притеснения других…. И это не имеет ничего общего с индивидуализмом. Такой хищнический индивидуализм является в действительности дряблым и беззащитным. Ему необходима защита государства, и он оправдывает существование государства… Такой «индивидуализм» является просто одной из многих отговорок, которой правящий класс прикрывается, чтобы замаскировать свое необузданное финансовое и политическое вымогательство». [Эмма Голдман, Там же., стр. 397]
Анархизм отвергает абстрактный индивидуализм капиталистической системы, с ее идеями «абсолютной» свободы индивидуума, которая ограничена другими людьми, потому что эта теория игнорирует социальные отношения. Общество на основе «индивидуальных контрактов» обычно ведет к неравенству между заключающими контракт индивидуумами и влечет за собой потребность во власти, основанной на законах, стоящих выше людей и организованного принуждения, чтобы обеспечить соблюдение условий договора. Это и есть причина возникновения и развития государства. Эта теорияи предполагает, что индивидуумы «свободны», когда они изолированы друг от друга, поскольку они предположительно находятся в равных условиях в «царстве природы». Как только они присоединяются к обществу, они договариваются и создают государство, чтобы управлять обществом. Помимо того, что эта теория – бездоказательная фантазия (люди всегда были социальными животными), эта «теория» — фактически оправдание существования государства и его власти над обществом; и это в свою очередь — оправдание капиталистической системы, которой необходимо сильное государство. В капиталистическом обществе, индивидуумы «свободно» заключают контракты друг с другом, но практике собственник управляет наемным рабочим в рамках заключенного договора. (См. разделы 2.14 и B.4).
Практически, и индивидуализм и коллективизм ведут к ущемлению свободы личности и автономии группы. Эти теории взаимосвязаны, коллективизм ведет к специфической форме индивидуализма, а индивидуализм ведет к специфической форме коллективизма. Коллективизм, с его неявным подавлением индивидуума обедняет сообщество, поскольку группам дают жизнь только люди, которые их составляют. Индивидуализм, с его явным подавлением сообщества (то есть людей, с которыми Вы живете) обедняет индивидуума, так как индивидуумы не существуют вне общества. Недостаток Индивидуализма (и его внутреннее противоречие) в «невозможности для индивидуума достичь действительно полного развития в состоянии притеснения аристократией. Его развитие осталось бы односторонним. « [Петр Кропоткин, Революционные Брошюры, стр. 293]. Истинная свобода и сообщество неосуществимы в таких условиях.
Волюнтаризм означает добровольный характер ассоциаций, цель которых максимизировать свободу человека. Анархисты считают, что только в свободной ассоциации, созданной в соответствии со свободным соглашением, индивидуумы могут развиваться свободно. Очевидно, что капиталистический волюнтаризм недостаточен сам по себе, чтобы максимизировать свободу.
Волюнтаризм подразумевает свободу договора и подразумевает, что индивидуумы способны к независимому суждению и рациональному мышлению. Кроме того, волюнтаризм предполагает, что люди могут оценивать и изменять свои действия и отношения в отличае от контрактов, заключаемых при капиталистической системе, когда в ходе выполнения такого договора человек не может изменить условия контракта, что противоречит принципу волюнтаризма. Технически «добровольный» договор в капиталистической системе (хотя это и не так – см. Раздел B.4), в результате дает опровержение свободы, потому что социальные отношения труда и заработной платы предполагают обещание повиноваться взамен оплаты. Кароль Патеман считает, что, «обещание повиноваться отрицает или ограничивает, в той или иной степени, свободу индивидуумов и равенство, способность [независимого суждения и рационального мышления]. Обещавший повиноваться должен представлять себе, что в некоторых случаях, человек, давший обещание больше не свободен самостоятельно принимать решения относительно собственных действий, и больше не равный, а подчиненный». [Проблема Политического Обязательства, стр. 19]. Это приводит к тому, что люди руководствуются уже не собственными решениями. Таким образом, принцип волюнтаризма (когда индивидуумы самостоятельно определяют свои действия) нарушен в иерархических отношениях, так как некоторые люди являются руководителями, а остальные им повинуются. (См. также Раздел 2.8). Таким образом, любой волюнтаризм, который производит отношения подчинения, сам себе противоречит.
Эта тенденция — свойство капиталистического общества, в котором рабочие продают свою свободу, чтобы жить. В действительности, при капитализме человек свободен только в той степени, которую он можете выбрать, решив, кому он будете повиноваться! Свобода должна означать больше чем право сменить хозяина. Добровольное рабство — это рабство. Перефразировав Руссо: При капитализме рабочего можно считать свободным; но это ошибка; рабочий свободен только тогда, когда он подписывает контракт с боссом. Как только контракт подписан, наступает рабство.
Следовательно, комментарий Прудона, что «Человек может быть и рабом и деспотом по очереди» верен. [Что является Собственностью?, стр. 371]. Немного удивляет Бакунин, отклоняющий «любой контракт с другим индивидуумом на любой основе, равенстве и взаимности», поскольку это «отчуждало бы его свободу» и станет «отношениями добровольного рабства с другим индивидуумом». Любой человек, заключающий такой контракт даже в свободном (то есть анархистском) обществе был бы «лишен чувства собственного достоинства». [Михаил Бакунин: Избранные Письма, стр 68-9]. Только самоуправляемые ассоциации могут создать отношения равенства, а не подчинения между его членами.
Поэтому анархисты подчеркивают необходимость прямой демократии в добровольных ассоциациях, чтобы гарантировать, что эта «свобода» — не обман и не оправдание власти капитала.
Любые социальные отношения, основанные на абстрактном индивидуализме, будут опираться на силу и власть, а не на свободу. Это, конечно, местами соответствует определению свободы, согласно которой индивидуумы самостоятельно определяют собственные действия. Поэтому, одного волюнтаризма недостаточно, чтобы создать общество, которое максимизирует свободу. Анархисты считают, что добровольная ассоциация должна быть непременно самоуправляемой (прямая демократия). Для анархистов волюнтаризм подразумевают самоуправление. Или, используя слова Прудона, «индивидуализм — исконный факт человечества, так ассоциация — ее дополнительный термин». [Система Экономических Противоречий, стр. 430]
Конечно, можно возразить, что анархисты считают некоторые формы социальных отношений лучше других и что истинный либертарианец должен позволить людям выбрать те социальные отношения, которые им больше нравятся. В ответ на второе возражение можно сказать, что в обществе, основанном на частной собственности, богатые имеют больше власти, которую они используют, чтобы сохранять свою власть. Почему мы должны прощать рабство и разрешать ограничивать свободу других? «Свобода» командовать — свобода поработить, — фактически это опровержение свободы.
Относительно первого возражения, анархисты признают себя виновным. Да, анархисты препятствуют людям превращаться в роботов, не позволяют им лишаться человеческого достоинства и свободы – так они наносят ущерб, фактически, в пользу человечества и индивидуальности.
В Разделе 2.11 показано, почему прямая демократия — необходимое социальное условие волюнтаризма (то есть свободного соглашения). В Разделе B.4 рассматривается вопрос, почему при капитализме не может быть равной рыночной власти между владельцами собственности и неимущими.
2.15. Природа человека и анархизм.
Анархисты не игнорируют «человеческую природу», и предлдагают единственную политическую теорию, которая глубоко и продуманно отражает это понятие. Часто «человеческий сущность» является последней линией защиты в споре против анархизма, потому что анархизм, как считают, не сможет на это дать ответ. Дело обстоит совсем не так.
Прежде всего, человеческий характер — сложная вещь. Очевидно, что человеческий характер является противоречивым — любовь и ненависть, сострадание и бессердечность, мир и насилие, и так далее — все это продукт «человеческой природы». Взгляды на «человеческий характер» изменяются с изменением социальных отношений. Например, рабство считалось частью «человеческого природы» и «нормальным» явлением в течение тысяч лет, а так же и войны, и государства. Поэтому, окружающая среда играет важную роль в определении «человеческого характера».
Конечно, разумеется, что люди не бесформенная масса, из которой можно лепить что угодно, каждый новорожденный индивидуум – не чистый лист бумаги, ждущий, чтобы его сформировало «общество» (на практике это означает тех, кто управляет обществом). Мы не желаем спорить о том, что у человека врожденное, а что нет. Все, что мы скажем – это то, что люди имеют врожденную способность чувствовать, думать и учиться — это очевидно, люди — общественные существа, нуждающиеся в других людях, чтобы чувствовать себя в безопасности и развиваться.
Эти две особенности, мы думаем, обеспечат жизнеспособность анархистского общества. Способность думать самостоятельно автоматически делает все формы иерархии незаконнорожденными, наша потребность в социальных отношениях подразумевает, что мы можем организовать свою жизнь без государства. Глубокое несчастье и отчуждение, поразившие современное общество показывают, что централизация и авторитаризм капитализма и государства отрицают некоторые врожденные потребности человека.
Фактически, как было упомянуто ранее, значительную часть своего существования человечество жило в прото-анархических общинах, характеризующихся отсутствием или низкой степенью развития иерерхических отношней. Современное общество называет таких людей «примитивными дикарями» — чистое высокомерие. Так, кто же может сказать, что анархизм против «человеческой природы»? Анархисты накопили достаточно свидетельств того, что это не так.
Что касается обвинения, что анархисты требуют слишком много «человеческой природы», то в основном это требование выдвигается как раз не анархистами. «Наши противники считают, что есть своего рода соль земли — правители, предприниматели, лидеры – те, кому предназначено руководить людьми — управлять, эксплуатировать, порабощать…, и в этом главное отличие от анархизма. Мы признаем дефицит человеческой природы, но мы не делаем никакого исключения для правителей. Они делают это исключение сознательно«. [Петр Кропоткин, Акт сами, стр. 83]. Если человеческая природа столь дурна, тогда надежда властителей, что они смогут привести людей к правосудию и свободе, является безнадежной утопией.
«Социобиологи» заявляют, что капитализм является продуктом нашего времени и определен нашими генами. Это заявление выдвинуто властьимущими. Несмотря на все очевидные недостатки этой доктрины, их поддержка этой «новой» доктрины — просто результат ее полезности властям — им необходимо иметь «объективное» и «научное» обоснование своего правления. Подобно предшественнику социобиологии социальному дарвинизму, пропагандировавшему власть сильного и естественный отбор, что бы получить материальную и финансовую поддержку своих исследований, социобиологи начинают свое проектирование с доминирующих идей существующего общества (часто подсознательно, так как ученые по ошибке считают эти идеи «нормальными» и «естественными»). А разработанные на основе таких заблуждений теории используются что бы «доказать», что принципы капитализма (иерархия, власть, соперничество и т.д.) являются вечными законами, к которым уже обращаются как к оправданию статуса-кво! Удивительно, но есть много образованных людей, которые относятся к этой ловкости рук серьезно.
Этот вид апологетики естественен, потому что каждый правящий класс всегда утверждал, что их право управлять основано на «человеческой природе», следовательно, все доктрины, которые поддерживаются и направляются властью, оправдывают власть — будь это социобиология, наследственное право, церковь, изобревшая первородный грех и т.д. Очевидно, такие доктрины всегда были лживы… и до сих пор, конечно, считают, что существующий порядок действительно соответствует «человеческому характеру», так как это было с научной точки зрения доказано нашим ученым духовенством!
Высокомерие этого заявления действительно удивляет. История не стоит на месте. Через тысячелетие общество будет полностью отличаться от того, каким оно является теперь, тем более будущее общество не зависит от желания кого-либо. Все правительства и экономические система постоянно изменяютя. Единственная вещь, которая может сохраниться в неизменном виде — то, что люди все еще будут утверждать, что их теперешнее общество — «Единственно Правильная Система», которая полностью соответствует человеческому характеру, даже учитывая то, что все предшествующие системы утверждали про себя так же.
Конечно, это не идет в разрез с мнением сторонников капитализма, что люди различных культур могут сделать различные выводы из одних тех же фактов. И при этом капиталистическим апологетам даже не приходит на ум, что теории «объективных» ученых могут быть созданы в контексте доминирующих идей того общества, в котором они живут. Не удивительно, что ученые Царской России развивали теорию развития, основанную на сотрудничестве видов, в отличие от их коллег в капиталистической Англии, которые развивали теорию, основанную на конкурентоспособной борьбе между видами. То, что последняя теория отразила доминирующие политические и экономические теории британского общества (особенно конкурентоспособный индивидуализм) — чистое совпадение. Взаимная Помощь Кропоткина была написана в ответ на очевидные погрешности, которые британский Социальный дарвинизм спроектировал на природу и человеческое общество.
Анархия — не утопия, а «совершенное, гармонично развитое» общество. Это будет человеческое общество, со всеми проблемами, надеждами и опасениями людей. Анархисты не думают, что люди должны быть «совершенны» для анархии. Они только должны быть свободны.
Очевидно, что свободное общество впоследствии произведет людей, более соответствующих своей индивидуальности, индивидуальности других и потребностям такого общества, таким образом сокращая социальный конфликт. Споры решали бы разумными методами, например, использованием жюри, третьих лиц, или собраний рабочего коллектива и сообщества.
Подобно аргументу, что «анархизм — против человеческой природы» (см. Раздел 2.15), противники анархизма обычно выдвигают аргумент, что анархисты пытаются создать «сверхчеловека». То есть людей, которые не могут быть развращены властью, которых странным образом не затрагивают искажения иерархии, привилегии, и т.д. Анархисты не требуют человеческого совершенства, поскольку люди не совершенны и должны нести ответственость за свои поступки перед другими людьми. А создание свехчеловека предполагает сосредоточение власти в его руках или в руках элиты, на которых будет переложена ответственность за поступки людей.
Необходимо отметить, что вопрос создания «нового» человека, часто поднимается правыми анархо-капиталистами, чтобы дискредитировать подлинный анархизм и оправдать сохранение иерархической власти и капиталистические производственные отношения. Такое их «возражение» дискредитирует их собственное заявление, что они анархисты, поскольку они явно считают возможным создание анархистского общества без анархистов! Само собой разумеется, если бы анархическое общество состояло из людей, которые все еще нуждаются во власти, то такое общество снова возродит государство и снова станет авторитарным и иерархическим (то есть неанархистским).
Даже если правительство завтра свергнут, та же самая система скоро снова бы возродилась, потому что «сила власти не в себе, а в людях. Тиран может быть дураком, а не суперменом. Его сила не в его личности, а в суеверии людей, которые думают, что правильно повиноваться ему. Пока это суеверие существует, бесполезно рубить голову тирании; люди создадут другую, потому что они не привыкли надеяться на себя». [Джордж Баррет, Возражения Анархизму] .
Другими словами, для анархии нужны анархисты, чтобы ее создать, и она могла выжить. Но эти анархисты не должны быть совершенными, это только люди, которые освободили себя от суеверия, что отношения команды-и-повиновения необходимы. Таким образом, та свобода, которая будет дана людям «сверхчеловеками», не будет взята. Следовательно, очевиден вывод, что анархизм, требующий создание «совершенного» человека потерпит неудачу. Этот аргумент игнорирует необходимость самостоятельных действий и самоосвобождения, чтобы создать свободное общество.
Анархисты не считают, что «совершенные» люди необходимы, потому что анархист «никакой не освободитель с божественной миссией освободить человечество, но он — часть человечества, идущего вперед к свободе». «Допустим, Анархистская Революция свершилась, и, если можно так выразиться, подана людям в готовом виде, весьма вероятно, что они не примут ее и восстановят старое общество. Если люди развивают идеи свободы и сами избавятся от последней цитадели тирании-правительства — тогда революция действительно свершится». [Там же.]
Мы, к сожалению должны включить этот вопрос в данное произведение, но мы знаем, что множество политических идеологий явно полагают, что обычные люди слишком неразвиты, чтобы самостоятельно управлять своей собственной жизнью и обществом. Все политические учения — и левые, и правые, содержат это требование. Будь это коммунисты, фашисты или демократы, все они предполагают, что только немногие избранные являются творческими и интеллектуальными личностями и что эти люди должны управлять другими. Обычно, этот элитаризм замаскирован прекрасной, гладкой риторикой о «свободе», «демократии» и других банальностях, с помощью которых идеологи пытаются внушить людям, что не надо бороться, не надо критически мыслить, говоря им то, что они хотят слышать.
Это конечно же не неожиданность, что те, кто верит в «естественные» элиты, всегда принадлежат к правящему классу. Однако необходимо отметить, что мало кто считает себя людьми «второго сорта» или желает стать ассенизатором в неизвестном «идеале» «реального» капитализма. Каждый, читая элитарный текст, считает себя частью «избранных». Но элита считает людьми второго сорта всех остальных.
Изучение истории показывает, что есть элитарная идеология, которая была основой рациональности всех государств и правящих классов начиная с их появления в начале Бронзового века. Эта идеология просто изменяет свои внешние формы, но не свое содержание. В Средние века, например, христианская идеология обосновывала власть Церкви. Наиболее полезна священнической элите догма, что все люди имеют «первородный грех»: понятие, что люди в основном развращеные и неспособные существа, которые нуждаются «в руководстве свыше» священниками как необходимыми посредниками между обычными людьми и «Богом». Идея, что основные массы людей глупы и неспособны к самоуправлению — основа этой доктрины и пережиток Средневековья.
В ответ всем тем, кто утверждает, что большинство людей являются людьми «второго сорта» и не могут развить что-то большее чем «сознание профсоюза», все, что мы можем сказать — то, что это является нелепостью, которая не может противостоять даже поверхностному взгляду на историю, особенно на рабочее движение. Творческие способности тех, кто боролся за свободу часто действительно удивительны, и если эта интеллектуальная сила и вдохновение не замечены в «нормальном» обществе, это — самый ясный обвинительный акт против них, так как это возможно только при иерархической системе и произведенно властью. (См. также Раздел B.1).
Боб Блек говорит: «Вы — то, что Вы делаете. Если Вы делаете скучную, глупую, монотонную работу, возможно — Вы скучный, глупый и монотонный. Работа — лучшее объяснение кретинизации всего вокруг нас, хуже даже чем такие маразматические механизмы как телевидение и образование. Люди начинают работать со школы, они заключенны в оковы семьи в начале жизни и оканчивают ее в доме престарелых, они приучены к иерархии и в психологическом отношении порабощены. Их способность к самостоятельности настолько атрофирована, что они панически бояться потерять хозяина, который бы им указывал, что и как надо делать. Повиновение, к которому они приучаются работе, они переносят в семью, где они начинают воспроизводить эту систему, в политику, культуру и все остальное. Как только Вы иссушите жизнь на работе, люди подчинятся иерархии и руководству во всем. К этому все и идет». [Отмена Работы]
Когда элиты пробуют кого-либо освободить, люди считают их либо очередными угнетателями (Коммунисты) или просто глупыми (Объективисты) элитами. И не удивительно, что все их действия терпят неудачу. Только самоосвобождение может привести к свободному обществу. Сокрушительные и искажающие эффекты власти могут быть преодолены только самостоятельными действиями. Немногие примеры такого самоосвобождения доказывают, что большинство людей, которые когда-то считали себя неспособным к свободе, — способны на большее, нежели на решение этой задачи.
Те, кто объявляет свое «превосходство», часто поступают так из опасения, что их власть однажды будет свергнута людьми, свободными от оков власти и прибыли, способных понять, что, по выражению Макса Штирнера, «большие являются большими только потому, что мы стоим на коленях».
Эмма Голдман говорит о женском равенстве, что «выдающиеся достижения женщин в каждой сфере жизни заставили замолчать навсегда разговоры о женском подчиненном положении. Те, кто все еще цепляется за этот фетиш, делают так, потому что они ничто так не ненавидят, как вызов, брошенный их власти. Это — характерно любой власти, будь это отношение капиталиста к своим рабочим-рабам или отношения мужчины к женщине. Но всюду, где женщина избегает клетки, всюду она добивается больших успехов». [Видение в Огне, стр. 256]
То же самое можно сказать про успешные эксперименты самоуправления рабочих во время испанской Революции. Как говорил Руссо: «когда я вижу, что множество совершенно голых дикарей презирают европейскую чувственность и выносят голод, огонь, меч и смерть, чтобы сохранить свою независимость, я чувствую, что не приличествует рабам рассуждать о свободе». [Ноам Хомский, » Анархизм, Марксизм и Надежда для Будущего «, Красно-черная Революция, Номер 2]
Анархисты категорически отвергают терроризм. Под терроризмом понимается планирование или не препятствование убийству невинных людей. Анархическое общество должно быть создано именно обычными людьми. Нельзя в чем-то убеждать людей, взрывая их. Во-вторых, анархизм — это самоосвобождение. Нельзя разрушить социальные отношения. Свобода не может быть создана действиями избранной элиты, разрушающей от имени большинства. Пока люди испытывают потребность в правителях, иерархия неизбежна (см. раздел 2.16). Как говорилось выше, свободу нельзя дать, ее можно только взяться. Наконец, анархизм всегда стремится к свободе. Бакунин писал, что, «когда делаешь революцию ради освобождения человечества, надо уважать жизнь и свободу человека». [K.J. Kenafick, М. Бакунин и Карл Маркс, стр. 125]. Для анархистов средства определяют результат, и терроризм, по самой его природе нарушающий жизнь и свободу индивидуумов и не может быть использован для создания анархистского общества.
Анархисты — не против людей, но против тех учреждений и социальных отношений, которые позволяют некоторым иметь власть над другими и злоупотреблять этой властю. Поэтому анархистская революция – это разрушение структур, а не убийство людей. Бакунин говорил, что «мы желаем не убивать людей, но хотим отменить классы и привилегии», и анархизм «означает не смерть индивидуумов, которые составляют класс буржуазии, но смерть буржуазии как политического и социально-юридического лица, экономически отличного от рабочего класса». [Избранное, стр. 71 и стр. 70]. Другими словами, «нельзя взорвать социальные отношения».
Что же связывает анархизм с насилием? Частично это потому, что государство и СМИ называют анархистами террористов, которые не являются анархистами. Например, немецкую бригаду «Meinhoff» часто называли «анархистами» несмотря на их самозванный марксизм-ленинизм. Клевета, к сожалению, делает свое дело. Эмма Голдман писала, «факт, известный почти каждому знакомому с Анархистским движением, что большинство террористических действий, приписываемых анархистам, были спровоцированы, если не непосредственно совершенны полицией». [Избранные речи Красной Эммы стр. 216]
Конечно нельзя утверждать, что Анархисты не совершали насильственных действий. Примеры этого имеются и в анрхическом движении (как и в других политических и религиозных движениях). Главная причина ассоциации терроризма с анархизмом — из-за периода «пропаганды в соответствии с делом» в анархистском движении.
В период приблизительно с 1880 по 1900гг. существовали небольшие группы анархистов, которые убивали членов правящего класса (банкиров, политических деятелей и т.д). Кроме того, в этот период нападали на театры и магазины, часто посещаемые членами преследуемой буржуазии. Эти действия называли «пропагандой в соответствии с делом». Эта анархистская тактика гальванизировалась убийством Царя Александра II в 1881 году российскими народовольцами (это покушение вызвало известную статью Джоханна Моста в журнале «Freiheit» «Наконец!», приветствующую цареубийцу и убийство тиранов). Однако, были и более глубокие причины использования анархистами этой тактики: во-первых, месть за репрессии и, во-вторых, как средство поднять людей на восстание, показывая, что их угнетатели могут быть побеждены.
Тактика пропаганды в соответствии с делом началась во Франции после зверского подавления французским государством Парижской Коммуны, в ходе которого было убито около 20 000 анархистов. Характерно, что, в то время как анархистская месть за Коммуну получила широкую огласку, массовое убийство государством Коммунаров фактически умалчивается буржуазными историками и остается практически неизвестным. Точно так же известно, что итальянский Анархист Гаетано Бреши убил Короля Умберто Италии в 1900 или что Александр Беркман готовил покушение на Карнеги — менеджера Сталелитейной корпорации Генри Клей Фрика в 1892. Но обычно умалчивают о том, что отряды Умберто убивали восставших крестьян или что полицейские ищейки Фрика также убили рабочих.
Такое преуменьшение государственного и капиталистического насилия не удивительно. «Государство – это насилие», пишет М. Штирнер, «его насилие называется «закон»; а насилие индивидуума, «преступление»». [Эго и Его Собственный, стр. 197]. Неудивительно, что анархистское насилие осуждают, а репрессии (обычно более жестокие), которые его вызвали, игнорируют и забывают.
Можно не удивляться лицемерию осуждающих анархизм. Известно, что большинство капиталистических газет и журналов в 1920-ых и 1930-ых приветствовали фашизм, Муссолини и Гитлера. Анархисты, напротив, всегда боролись с фашизмом на смерть и готовили покушения на Муссолини и Гитлера. Очевидно, по их мнению «насилие» и «терроризм» — это не поддержка самых жестоких диктатур, а сопротивление таким режимам! Точно так же неанархисты поддерживают репрессивные и авторитарные государства, войны, подавление забастовок силой («восстановление общественного порядка») и не считают такие действия насилием. На анархистов, напротив, повесили ярлык «террористы», потому что некоторые из них использовали для мести эти методы государственного/капиталистического насилия!
Необходимо отметить, что большинство анархистов не поддерживало этой тактики. Из тех, кто совершал «пропаганду в соответствии с делом» (иногда называемых «аттентатами»), как указывает М. Букчин, только «немногие… были членами Анархистских групп. Большинство… были одиночками». [Испанские Анархисты, стр. 102]. Само собой разумеется, государство и СМИ клеймят всех анархистов этим клеймом. Они даже не заботятся о том, что бы делать это в соответствии с известными фактами истории, полагаясь на непросвещенность людей (например, обвинение Бакунина в терроризме, хотя он умер за 5 лет до того, как такая тактика впервые обсуждалась в анархистских кругах!).
В целом, этап «пропаганды в соответствии с делом» был неудачным, поскольку огромное большинство анархистов скоро поняло, что это не метод. Кропоткин первоначально одобрял насильственные действия, направленные против членов правящего класса. Но, к 1890 году он понял, что не стоит одобрять насильственные действия, если они не совершаются в целях самозащиты революции. Это произошло частично из-за простого отвращения к убийству (взрыв театра в Барселоне в ответ на расстрел анархистов государством, участвовавших в восстание Jerez 1892 году, взрыв бомбы в кафе Эмиля Генри в ответ на репрессии) и частично из-за понимания, что это препятствует развитию анархизма. Все больше анархисты понимали, что «пропаганда в соответствии с делом» предоставляет государству прекрасный повод начать репрессии против анархистского и рабочего движения. Кроме того, это дало СМИ (и противникам анархизма) шанс связать анархизм с бессмысленным насилием, таким образом отчуждая большую часть населения от движения. Эту ложную связь анархизма с терроризмом упоминали при каждой удобной возможности, независимо от фактов (например, даже притом, что Анархоиндивидуалисты полностью отклонили практику «пропаганды в соответствии с делом», их также в печати называли «террористами»).
Кроме того, основное теоретическое предположение тактики «пропаганды в соответствии с делом» — каждый человек ждет шанс, что бы присоединиться к мятежу, оказалось ложным. Фактически, люди — продукт системы, в которой они живут; следовательно, они верят большинству мифов, созданых системой. С отказом от пропаганды в соответствии с делом, анархисты вернулись к тому, чем в основном занималось большинство анархистов — к пропаганде классовой борьбы и процесса самоосвобождения. Этот поворот назад к корням анархизма становится заметным в связи с ростом анархо-синдикализма после 1890 года. (См. Раздел 5.3).
Несмотря на несогласие большинства анархистов с тактикой пропаганды в соответствии с делом, немногие из них считали, что это был терроризм или исключали для себя применение силы при всех обстоятельствах. Артобстрел деревни во время войны, потому что там может быть враг — терроризм, тогда как убийство диктатора или главы репрессивного государства — защита в лучшем случае или месть в худшем. Анархисты считают, что если терроризм — это «убийство невинных людей», тогда государство — самый больший террорист из всех (к тому же владеющее самым современным и разрушительным оружием). Если анархисты действительно и прибегали к «террористическим действиям», то они делали все возможное, что бы избежать нанесения вреда невинным людям и никогда не считали, что «сопутствующее разрушение» прискорбно, но неизбежно, в отличае от государства. Именно поэтому огромное большинство актов «пропаганды в соответствии с делом» было направлено против конкретных представителей правящего класса, и всегда было именно ответом на насилие государства и капиталистов.
Действительно, анархисты совершали «террористические» действия. Но о чем часто забывают – это то, что члены других политических и религиозных групп также совершали такие действия. Группа Освобождения Лондона говорила: «Есть трюизм, который, кажется, всегда забывают, когда кого-нибудь называют Анархистом, за то что он совершает какое-либо насильственное действие. Это бесспорный факт, что насилие, с незапамятных времен, было ответом угнетенных и отчаявшихся мирным способом изменить условия, ставшие невыносимыми. Такие действия — результат насилия, агрессии или репрессий… их причина не в каком-либо убеждении, а в глубинах… человеческой природы. Вся история, политическая и социальная, усыпана свидетельствами этого». [Эмма Голдман, Избр. произв., стр. 213]
Терроризм широко использовался многими другими политическими, социальными и религиозными группами и партиями. Например, Христиане, Марксисты, Индусы, Националисты, Республиканцы, Мусульмане, Сикхи, Марксисты, Фашисты, Евреи и Патриоты все совершали террористические действия. Немногие из этих движений были маркированы как «террористы по своей природе» или неразрывно связывались с насилием. Нет лучшего способа дискредитировать и отправить на задний план движение, чем с помощью злонамеренной фальсификации и/или умалчивания фактов изобразить его сторонников «безумными бомбистами» без убеждений или идеалов, имеющих только безумное желание уничтожать. Так анархистов изобразили как угрозу статусу-кво в обществе.
Конечно, огромное большинство толстовцев и представителей аналогичных течений выступило против терроризма как нравственно неприемлемого и малопроизводительного. И это мнение большинства анархистов, всех стран и всех времен. Время терроризма аннархистов прошло, настало новое время.
Подводя итоги можно сказать, что только незначительное меньшинство террористов были анархистами, и только незначительное меньшинство анархистов были террористами. Анархистское движение в целом всегда признавало, что социальные отношения не могут быть разрушены с помощью бомб. По сравнению с насилием государства и капитализма, анархистское насилие — капля в океане. К сожалению, большинство людей помнит действия немногих анархистов, которые совершили насилие, а не насилие и репрессии государства и капитала, которые вызвали те действия.
Анархистские этические взгляды сильно различаются, хотя все считают, что человек должен сам в себе развить собственное понимание этики. Все анархисты соглашаются с Максом Штирнером, у которого человек должен самостоятельно освободиться от границ существующей этики и решить этический вопрос — «я сам решаю, что для меня правильно; и никто за меня это не сделает». [Эго и Его Собственный, стр. 189] .
Редко когда анархисты согласны со Штирнером и отклоняют любую концепцию социальной этики (Штирнер оставляет некоторые универсальные понятия этики, хотя у него они эгоистичны). Такой чрезвычайный моральный релятивизм, как и моральный абсолютизм, неприемлемы для большинства анархистов (моральный релятивизм — представление, что нет ничего правильного или неправильного вне представлений конкретного индивидуума; напротив, моральный абсолютизм – представлениео том, что является правильным или неправильным, не зависиот от того, что люди об этом думают).
Считается, что современное общество разлагается из-за чрезмерного «эгоизма» или морального релятивизма. Это не так. Моральный релятивизм — шаг вперед после морального абсолютизма, получил распространение в обществе благодаря усилиям различных Моралистов и их сторонников, Моральный релятивизм опирается, однако этот довод слаб, на идее уникальности человеческого разума. Однако, поскольку этот подход отрицает существование этики, то он всего лишь противоположность морального абсолютизма и не дает истинного освобождения индивидууму.
Следовательно, обе эти концепции выгодны сторонникам власти. По их мнению, народные массы не способны сформировать свое мнение о вещах и по этому вслепую следуют командам правящей элиты, которые таким образом обеспечивают необходимость власти. Оба подхода отвергаются большинством анархистов в пользу эволюционного подхода к этике, основанного на способности людей развивать этические понятия и межличностное взаимодействие, чтобы затем обобщить эти понятия в этические отношения общества в целом. Анархический подход к этике совмещает индивидуальное критическое исследование, характерное моральному релятивизму, и понятия морального абсолютизма о том, что правильно, а что неправильно. Прудон говорил: «Любой прогресс начинается с отмены; каждая реформа основана на обвинении злоупотреблений; каждая новая идея базируется на доказанном недостатке старой идеи».
Большинство анархистов считает, что этические стандарты находятся в процессе постоянного развития. Это приводит их к отвержению понятий «Закон Божий», «Естественный Закон» и так далее в пользу теории этического развития, основанного на идее, что индивидуумы полностью способны оценивать мир вокруг них — фактически, они требуют этого, чтобы быть действительно свободным. Вы не можете быть анархистом и вслепую принимать что-либо! Михаил Бакунин, один из основоположников анархизма, выражал этот радикальный скептицизм так: «Никакая теория, никакая готовая система, никакая книга, которая была когда-либо написана — не спасет мир. Я не призываю ни к какой системе. Я — истинный ищущий».
Поэтому Анархисты используют, по существу, научный подход к проблемам. Анархисты делают этические выводы, не полагаясь на мифологию духовной помощи, а исходя из собственных умственных способностей. Это делается с помощью логического рассуждения и разумного осмысления проблем, это – намного лучший способ решения моральных вопросов, нежели устаревшие, авторитарные системы ортодоксальной религии и конечно лучше чем «нет ничего неправильного или правильного» морального релятивизма.
Что является источником этических понятий? Для Кропоткина «природа должна быть признана первым учителем этики человека. Социальный инстинкт является врожденным у людей, так же как и у всех социальных животных, и это — причина всех этических концепций и всего последующего развития этики». [Этика, стр. 45]
Жизнь, другими словами, является основанием анархистской этики. Это означает, что, по существу, этические воззрения индивидуума получены из трех основных источников:
1) Общество, в котором живет индивидуум. Кропоткин считал, что «концепции человеческой этики полностью обусловлены формой их социальной жизни, которую она принимает в определенное время и в определенном месте… эта [социальная жизнь] отражена в моральных концепциях людей и в моральном облике данной эпохи». [Избр. произв., стр. 315]. Другими словами, опыт человека и история.
2) Критическая оценка индивидуумами этических норм их общества. Основа аргументации Эриха Фромма в том, что «Человек должен принять ответственность за свои действия и осознать факт, что только от него зависит, будет ли его жизнь прожита не зря… нет иного смысла жизни, кроме того, что для человека имеет значение«. [Человек для Себя, стр. 45]. Другими словами, способность человека к осуществлению мыслительной деятельности и ее развитию.
3) Сочувствие, сострадание — «истинное происхождение морального чувства. [Основано] на чувстве симпатии». [«Анархистская Этика», Революционные Брошюры Кропоткина, стр. 94]. Другими словами, способность индивидуума приобретать и делиться опытом и знаниями с другими людьми.
Последний фактор очень важен для развития понимания этики человеком. Кропоткин доказывал, «чем сильне развито ваше воображение, тем лучше вы можете себе представить, что любое живое существо чувствует, когда оно страдает, и тем сильнее и тоньше станет ваше понимание этики… Вы приучены обстоятельствами, людьми, которые окружают Вас, развитостью вашей собственной мысли и вашего воображения, поступать, как подсказывает вам ваш собситвенный разум и чувства, и чем сильнее этика будет развита в Вас, тем привычней она станет «. [Избр. произв., стр. 95].
Анархизм основан на этическом принципе «поступай с другими так, как хотел бы, что бы они поступили с тобой». Анархисты не эгоисты и не альтруисты, они просто люди. Кропоткин считал, что причина у «эгоизма» и «альтруизма» одна — «несмотря на большое различие между этими двумя понятиями по их воздействию на человека, повод один. Это — поиск удовольствия». [Избр. произв., стр. 85].
Для анархистов, этические нормы должны постоянно развиваться и совершенствоваться, что требует полного использования умственных способностей индивидуума, не только как части социальной группы, но и как части человеческого общества в целом. Капитализм и другие формы власти ослабляют воображение индивидуума и уменьшают возможность его проявления, чтобы похоронить их разум под мертвым грузом иерархии, поэтому неудивительно, что жизнь при капитализме характеризуется абсолютным игнорированием других и недостатком этичности поведения.
Без равенства — этики не существует. «Правосудие без Равенства невозможно… только те, кто считает других равными себе, могут подчиняться управлению: «не делайте другим того, что Вы не желаете, чтобы они сделали Вам». Рабовладелец и работорговец не могут, очевидно, понять… что ‘категориальный императив’ [рассмотривать людей как индивидуальность, а не как средство] касается и рабов, потому что они не рассматривают их как равных». Следовательно «главное препятствие поддержанию высокого морального уровня в обществе заключается в отсутствии социального равенства. Без настоящего равенства правосудие никогда не может существовать, потому что Правосудие подразумевает признание Равенства«. [Петр Кропоткин, Развитие и Окружающая среда, стр. 88 и стр. 79].
Капитализм, подобно любому обществу, вырабатывает этику, которую он заслуживает. В обществе, которое находится между моральным релятивизмом и абсолютизмом, не вызывает удивления, что эгоизм начинают путать с самооценкой. Люди отказываются от развития собственных этических идей, и вместо этого возникает слепое повиновение власти (моральный релятивизм проявляется в том, что индивидуум ложно полагает, что он не находится в подчинении у власти), таким образом, капиталистическое общество гарантирует обнищание индивидуальности и эго. Как Эрих Фромм выразился: «Крах современной лжекультуры не в ее принципе индивидуализма, не в представлении, что человеческое достоинство это то же самое что и преследование личных интересов, но в уменьшении значения личного интереса; не в том, что люди совсем не проявляют заинтересованости, но что они не заинтересованы в достаточной мере; не в факте, что люди слишком эгоистичны, но что они не любят себя». [Человек для Себя, стр. 139].
Поэтому, строго говоря, анархизм основан на самовлюбленной структуре — этические идеи должны быть выражением того, что дает человеку удовольствие в целом (рациональное и эмоциональное, разум и чувства). Это приводит анархистов к отклонению ложного разделения между эгоизмом и альтруизмом и необходимости признать, что много людей (например, капиталисты) называют результаты «эгоизма» в индивидуальном самоотрицании и сокращении индивидуального личного интереса. Кропоткин спрашивает: «В чем суть морали, которая развивается в животном и человеческих обществах, если она не служит ни ограничением побуждений узкого эгоизма, ни развивает человечество в духе альтруизма? Сами понятия ‘эгоизм’ и ‘альтруизм’ неправильны, потому что не может быть никакого чистого альтруизма без примеси личного удовольствия – и, следовательно, без эгоизма. Поэтому правильней было бы сказать, что этика стремится к развитию социальных привычек и ослаблению узко личных привычек. Эти соображения заставляют индивидуума терять из виду общество через его отношение к самому себе, и поэтому он даже не в состоянии достигнуть своей цели, то есть благосостояния, тогда как развитие привычек к работе и к взаимной помощи ведет к ряду выгодных результатов в семье и обществе». [Этика, стр. 307-8].
Поэтому анархизм основан на отклонении морального абсолютизма («Закон Бога, » «Естественный Закон, » «Природа Человека, «) и узкого самомнения морального релятивизма. Вместо этого, анархисты признают, что существуют понятия «правильно» и «неправильно», которые существуют вне оценки человеком своих действий. Причина такого отношения кроется в социальной природе человеческого общества. Взаимодействие между индивидуумами формирует социальный принцип, который, по мнению Кропоткина, звучит так: «если это полезно для общества, тогда это хорошо. Если это пагубно, тогда это плохо». [«Этика Анархизма «, Избр. произв., стр. 91]. Восприятие происходящего во время взаимодействия может изменяться, соответственно и «оценка того, что является полезным или вредным… постоянно меняется, но сам принцип остается неизменным». [Избр. произв., стр. 92].
Сочувствие, основанное на критическом мнении, является фундаментальной основой социальной этики. Признавая зарождение этики в дикой природе, анархисты считают этику практически исключительно человеческим свойством — результатом жизни, мышления и развития, созданным людьми в результате выводов, следующих из коллективного проживания людей. (Кропоткин отмечал зачатки эитики у животных, ведущих стадный образ жизни).
Так что для анархистов является неэтичным поведением? Такое поведение, которое отрицает самое драгоценное достижение истории развития человека – его свободу, уникальность и достоинство. Люди могут определить, какие действия являются неэтичными, встав на место тех, на кого напралено это действие. Действия, которые ограничивают индивидуальность, можно счесть неэтичными по двум (взаимосвязанным) причинам. Во-первых, защита и развитие индивидуальности обогащает жизнь каждого индивидуума, разнообразие приносит человеку чувство удовлетворения. В основе эгоистической этики возникает вторая (социальная) составляющая этики, а именно — тот человек хорош для общества, кто обогащает общество и его социальную жизнь, способствует развитию общества. Как говорил Бакунин, «прогресс — это движение от простого к сложному» или, по мнению Герберта Рида, прогресс «измеряется степенью дифференцированости общества. Если индивидуум — единица корпоративной массы, то его жизнь будет ограниченой, унылой, механической. Если индивидуум — обособленная единица, имеющая возможность для самостоятельных действий… он может развиться — развиваться в единственно верном значении этого слова — развиваться, сознавая собственные силы, энергию и радость». [«Философия Анархизма», журнал Анархия и Порядок, стр. 37].
В экосистеме разнообразие – движущая сила, таким образом, биологическая вариативность становится источником понимания главного принципа этики. Следуя этому принципу нам необходимо » различать, какие наши действия помогают естественному развитию, а какие из них его тормозят». [М. Букчин, Экология Свободы, стр. 342].
Анархистская концепция этики «заключается в чувстве общности, свойственном всему животному миру и в концепции активности, которая составляет одну из фундаментальных особенностей человеческой разума». [Этика, стр. 311-2]. Поэтому анархистская этика «носит двойственный характер – тентенция к развитию общества в целом, с одной стороны, и, с другой стороны, увеличение интенсивности личной жизни, которое влечет увеличение счастья индивидуума и его развитие — физическое, интеллектуальное и моральное». [Избр. произв., стр. 19-20].
Анархистское отношения к власти, государству, капитализму, частной собственности происходит от нашей этической веры, что свобода индивидуумов важнее всего, от нашей способности сочувствовать другим людям, видеть в них себя (равенство и индивидуальность, другими словами). Следовательно, анархизм объединяет субъективную оценку индивидуумами данного набора обстоятельств и действий с общей картиной объективных межличностных значений этих оценок, сформированных на принципах сотрудничества и равенства. Анархизм использует гуманистический подход к этике, развивающийся вместе с обществом и индивидуальным развитием человека.
Следовательно, этически развитое общество — то, в котором «различия между людьми будут уважать, их будут воспринимать, как элементы, которые обогащают жизнь… [различия] будут считаться неотъемлемыми частями целого, все более богатого из-за его сложности». [М. Букчин, Пост Анархизм Дефицита, стр. 82].
3. Сравнительная классификация анархистских течений.
Но внутри этого положения анархисты не имеют общей точки зрения. В основном разногласия возникают между «анрхо-индивидуалистами» и «анархо-социалистами», но экономические воззрения и тех и других не являются взаимоисключающими. Анархо-социализм (анархо-коммунизм, анархо-синдикализм и т.п.) получил более широкое распространение, чем анархо-индивидуализм, который наблюдается в основном на территории США. В этом разделе мы рассмотрим различия между основными направлениями анархического движения. Как вскоре выяснится, оба эти направления анархизма выступают против государства и капитализма, но они не сходятся во мнении о природе свободного общества (и методах его создания). В двух словах, анархо-социалисты предпочитают решать общественные проблемы путем свободного общественного договора и таким образом представляют себе приемлемое общественное обустройство (т.е. общество, которое гарантирует и защищает личную свободу). Анархо-индивидуалисты, как следует из их названия, предпочитают индивидуальные решения и имеют более индивидуальное видение общества. Тем не менее, мы должны иметь в виду общее для этих школ: максимальное увеличение личной свободы человека и борьбу с государством и капиталистической эксплуатацией.
В дополнение ко всему этому, анархисты так же не достигли согласия в таких вопросах как синдикализм, пацифизм, экология и в целом ряде других вопросов, но это все только различные точки зрения внутри анархизма. Таким образом, за исключением некоторых ключевых идей, многообразие мнений анархистов (как и сама жизнь) находится в состоянии постоянного изменения, что и гарантирует ту свободу, которую проповедует анархизм.
Авторам этого произведения более импонирует позиция анархо-социалистов. Это не значит, что мы игнорируем идеи анархо-индивидуализма, просто идеи анархо-социализма кажутся нам наиболее применимыми к будущему обществу, которое должно обеспечить максимальную свободу человеку, обществу, в котором мы бы хотели жить.
3.1. Различия между анархо-индивидуализмом и анархо-социализмом.
Существует мнение среди анархистов обоих лагерей, что предложения другого лагеря не сильно отличаются от их собственного мнения, и действительно — различия между анархо-индивидуалистами и анархо-социалистами не столь велики. Их объединяет борьба с государством, диктатурой и антикапитализм.
Существует два основных различия между данными направлениями анархизма. Первое различие проявляется в отношении к методам борьбы для достижения анархических целей. Анархо-индивидуалисты являются сторонниками создания альтернативных учреждений, таких как банки взаимопомощи, союзы, общины и т.п. Они обычно поддерживают забастовки и другие нерадикальные формы общественного протеста (забастовки аренды, неуплата налогов и т.д.). Эта деятельность, они полагают, постепенно переведет общество от формы государства к анархии. Они – эволюционисты, а не революционеры, и считают неприемлемыми используемые анархо-социалистами радикальные действия, направленные на создание революционной ситуации. Анархо-индивидуалисты считают, что революция противоречит анархистским принципам, так как включает в себя экспроприацию капитала и, следовательно, орудий власти. Они предпочитают возвращать обществу изъятую прибыль, используя новые, альтернативные экономические системы и организации (в основном банки взаимопомощи и кооперативы). Таким образом, генеральная реорганизация общества должна произойти легко и безболезненно, анархия наступит методом реформ, а не экспроприацией
Большинство анархо-социалистов так же признают необходимость создания альтернативных организаций (таких как либертатные общества), но ограничиться только этим они не согласны. Они уверены, что капитализм не может быть реформирован шаг за шагом мирным путем в анархию, хотя они и не игнорируют реформ, которые увеличивают в целом либертатные тенденции внутри капиталистического общества. Они считают, что революция вполне совместима с анархическими принципами, если проводится с целью уничтожить авторитарные порядки в обществе (капитализм). Таким образом, уничтожение буржуазии и государства революцией есть либертатный, а не авторитарный акт, так как он направлен против тех, кто управляет и эксплуатирует большинство людей. Короче говоря, анархо-социалисты одновременно являются и эволюционистами и революционерами, пытаются усилить либертатные тенденции внутри капиталистического общества чтобы подготовить свержение этой системы с помощью революции. Тем не менее, так как анархо-социалисты признают эволюционные методы наравне с анархо-индивидуалистами, то это различие не может быть наиболее важным отличительным признаком анархо-социалистов от анархо-индивидуалистов.
Второе существенное различие состоит в предполагаемой форме экономики при анархии. Анархо-индивидуалисты предлагают рыночную модель анархического общества. Оба направления согласны, что настоящая система капиталистических отношений должна быть уничтожена и на ее месте должна быть создана альтернативная система, базирующаяся на других правах на средства производства (ренту, ссудный капитал и ростовщичество – эту святую троицу капитализма предлагается заменить анархическими принципами). В принципе, обе эти школы базируются на положениях Прудона, изложенных в его работе «Что такое собственность?», о том, что право владения должно заменить право собственности. (См. раздел В.3)
Тем не менее, на основе этого положения каждая из школ анархизма предлагает свою общественную систему. Анархо-социалисты обычно выступают за коммунистическую (или социалистическую) форму собственности на средства производства и социалистический тип распределения результатов труда, но это не распространяется на личное имущество, только на средства производства. («твои часы – твои личные, но часовой завод, на котором их изготовили, принадлежит людям.» [А.Беркман, Азбука Анархизма, стр. 68]). «Фактическое использование» считает Беркман, «это понятие, обозначающее не собственность, а всего лишь право пользования. Союзы шахтеров, например, должны использовать угольные шахты, но не как хозяева, а как пользователи…. Коллективное использование, основанное на интересах общества, должно занять место частной собственности.» (Там же,стр.69) Эта система основана на самоуправлении рабочих (у большинства анархо-социалистов) и свободном распределении продуктов труда (т.е. экономическая система общества без денег). Некоторые анархо-социалисты, например мутуалисты, против коммунистической системы, но они согласны с ликвидацией денежных отношений.
Напротив, анархо-индивидуалисты отрицают, что эта система прав пользования должна включать результаты труда рабочих. Вместо социальной собственности, анархо-индивидуалисты предлагают рыночную систему распределения, в которой рабочие будут владеть собственными средствами производства и свободно обмениваться результатами труда с другими рабочими. Они утверждают, что капитализм — действительно свободный рынок. Скорее, посредством государства, капиталисты поместили оковы в рынок, чтобы создать и защищать их экономическую и социальную власть (рыночная дисциплина для рабочего класса, государственная поддержка правящего класса). Государство создавало монополии (с помощью денег, земли, тарифов, патентов) и государственное осуществление капиталистических прав собственности — источник экономического неравенства и эксплуатации. С отменой государства, реальная свобода конкуренции положила бы конец капитализму и капиталистической эксплуатации (см. эссе Бенджамина Такера «Государственный Социализм и Анархизм»).
Анархо-индивидуалисты считают, что средства производства — результат индивидуального труда, и они считают, что люди должны иметь возможность, если они желают, продавать средства производства, которыми пользуются. Но они отвергают капиталистическое право собственности и вместо этого предлагают систему «занятие и использование». Если средство производства, скажем земля, не находится в чьем-либо пользовании, то земля возвращается назад в общую собственность и становится доступна другим для ее использования. Они полагают, что эта система, названная мутуализмом, означает конец капиталистической эксплуатации и ростовщичества, а так же и конец коммунистической диктатуры.
Это второе, и самое важное различие. Индивидуалист боится присоединиться к сообществу и таким образом потерять свою свободу. Макс Штирнер прав, когда он утверждает, что «Коммунизм, отменой всей личной собственности, только наоборот ввергает меня во все еще большую зависимость от других, и как бы это ни было смешно, на основе общей собственности, которая является условием, препятствующим моему свободному развитию, верховной властью надо мной. Коммунизм справедливо восстает против давления, которое я испытываю от индивидуальных хозяев; но что еще более ужасно – та сила, которая попадает в руки общества». [Эго и Его Собственный, стр. 257] Прудон приводил доводы против коммунизма, заявляя, что сообщество становится владельцем при коммунизме так же как и при капитализме и коммунизм, соответственно, базируется на собственности и власти (см. секцию «Характеристики коммунизма и собственности» Что является Собственностью?). Анархо-индивидуалисты утверждают, что общая собственность подвергает свободу индивидуума опасности, поскольку любая форма коммунизма подчиняет индивидуума обществу или коммуне. Они опасаются, что, так же как и диктовка индивидуальной этики, социализация фактически устранит управление рабочими производством, поскольку «общество» будет указывать рабочим, что производить и будет присваивать результаты их труда. В действительности, они утверждают, что коммунизм (или общественная собственность вообще) была бы аналогична капитализму и заменит собой власть босса и его эксплуатацию.
Само собой, анархо-социалисты с этим не согласны. Они утверждают, что комментарии Штирнера и Прудона полностью правильны — но только в отношении авторитарного коммунизма. Кропоткин писал, «еще в 1848, когда теория [коммунизма] была выдвинута в этой форме, Прудон опасался подавления коммунизмом свободы. Старая идея Коммунизма была сродни идее монашеских общин, основанной на правлении старейших и мудрейших, наставляющих послушников. Последние остатки свободы и самостоятельности будут разрушены, если человечество когда-либо устроит такой коммунизм». [Акт сами, стр. 98]. Кропоткин считал, что анархо-коммунизм является новой теорией анархизма, и, начиная с 1870-ых, замечания Прудона и Штирнера нельзя уже считать анти анархо-коммунистическими, поскольку они не могли быть знакомы с этой теорией.
Анархо-социалисты утверждают, что коммунитарная собственность обеспечила бы необходимый механизм защиты свободы личности во всех аспектах жизни, отменяя власть собственника в любой форме. Вместо того чтобы отменить всю индивидуальную «собственность», коммунистический анархизм признает важность индивидуального имущества и индивидуального места жительства. Таким образом Кропоткина приводит доводы против формы коммунизма, которая «желают управлять обществом, построенным по модели семьи… [все живут] в одном доме и… таким образом все вынуждены становятся «братьями и сестрами…» [это -] фундаментальная ошибка подчинить всех законам «большой семьи» вместо того, что бы, гарантировать свободу и индивидуальную личнуюжизнь каждому человеку». [Маленькие Коммунальные Эксперименты и Почему Они Терпят неудачу, стр. 8-9]. Цель анархо-коммунизма, снова цитируем Кропоткина, организовать «независимое производство и потребление продукции, дать возможность каждому свободно потреблять то, что ему нравится и в своем собственном доме». [Место Анархизма в Развитии Социализма, стр. 7]. Это гарантирует свободное выражение индивидуальных вкусов и желаний и независимость во всем — и в потреблении и в производстве, поскольку анархо-социалисты — последовательные сторонники самоуправления.
Возражения анархо-индивидуалистов против коммунизма действительны только в отношении государственного или авторитарного коммунизма, но они игнорируют природу коммунистического анархизма. Коммунистические анархисты не заменяют индивидуальность обществом, а скорее используют сообщество, чтобы защитить индивидуальность. Вместо того, чтобы «общество» управляло индивидуумом, чего опасаются индивидуалисты, социальный анархизм базируется на важности индивидуальности и индивидуального выражения:
«Анархо-коммунисты утверждают, что наиболее ценное из всех завоеваний — свобода личности, анархо-коммунизм расширяет это понятие и дает ему твердое обоснование — экономическую свободу, без которой политическая свобода является фикцией; анархо-коммунизм не требует от человека, который отверг бога, тирана, короля, и парламент, создать себе бога более ужасного, чем любой из них – бога под названием Общество, отказаться от независимости своего быта, вкусов, дать клятву аскетизма перед этим измученым богом. Напротив, «общество не может быть свободным, пока человек в нем не свободен!…». [Там же,стр 14-15]
Анархо-социалисты всегда подчеркивали необходимость именно добровольной коллективизации. Если люди желают работать друг с другом, это не проблема. (см. Кропоткина Хлеб и Воля, стр. 61 и Акт сами, стр 104-5 так же как Малаттеста Жизнь и Идеи, стр. 99 и стр. 103). Для анархо-социалистов ассоциация существует исключительно для выгоды индивидуумов, которые участвуют в ней; это – средство организации сотрудничества людей для удовлетворения общих потребностей. Поэтому, все анархисты подчеркивают важность свободного соглашения как основание анархистского общества. Таким образом, все анархисты согласны с мнением Бакунина: «В свободном сообществе, коллективизм может появиться только из-за обстоятельств, не наложением сверху, а свободным непосредственным движением снизу». [Бакунин Анархизм, стр. 200]
Если индивидуалисты желают работать на себя и обмениваться товарами с другими, анархо-социалисты не возражают и не препятствуют этому. Следовательно, обе эти формы анархизма не взаимно исключающие. Анархо-социалисты поддерживают право индивидуума не присоединиться к коммуне, в то время как Анархо-Индивидуалисты признают право индивидуумов объединить свое имущество, как они считают целесообразным, включая коммунистические ассоциации. Однако, если от имени свободы, индивидуум требует прав собственности, чтобы эксплуатировать труд других, анархо-социалисты будут сопротивляться этой попытке обновить государство от имени «свободы». Анархисты не уважают «свободу» быть правителем! По словам Луиджи Гальеани: «Не меньшим софизмом является заявление тех кто, под прикрытием анархо-индивидуализма, проталкивает идею доминирования… Но герольды власти предполагают индивидуализм практически от имени эго властителей, и послушание и инертность эго других». [Конец Анархизма?, стр. 40]
Кроме того, для социальных анархистов, идея, что средства производства могут быть проданы, подразумевает, что частная собственность может возродиться в анархистском обществе. На свободном рынке некоторые преуспевают, другие терпят неудачу. Если «неудачники» разорятся в конкурентной борьбе и станут безработными, им придется продать свой труд добившемуся успеха, чтобы выжить. Это вновь создаст авторитарные социальные отношения и власть меньшинства будет реализована методом «свободных контрактов». Осуществление таких контрактов (и других подобных ним), во всей вероятности, «открывает… путь для того, чтобы воссоздать под эгидой «защиты» все функции Государства». [Петр Кропоткин, Революционные Брошюры Кропоткина, стр. 297]
Бенджамин Таккер, анархист, наиболее сочувствующий либерализму и свободными рыночными отношениям, также столкнулся с проблемами, присущими всем школам абстрактного индивидуализма — в частности с принятием авторитарных социальных отношений как выражением «свободы». Это происходит из-за сходства природы собственности и государства. Таккер утверждал, что государству характерны две вещи, агрессия и «власть над определенной территорией и всеми людьми, проживающими на ней». [Вместо Книги, стр. 22] Однако, капиталисты также имеют власть над данной областью (собственность) и людьми в ее пределах (рабочие и арендаторы). Они управляют действиями последних также, как государство управляет гражданином или предметом. Другими словами, индивидуальная собственность порождает те же самые социальные отношения, как и государство, поскольку это происходит из того же самого источника (монополия власти над данной областью и теми, кто использует это).
Анархо-социалисты утверждают, что принятие Анархо-Индивидуалистами индивидуальной собственности и их индивидуалистической концепции индивидуальной свободы может вести к опровержению индивидуальной свободы созданием социальных отношений, которые являются чрезвычайно авторитарными/государственническими по своей природе. «Индивидуалисты», говорил Малатеста, «придают слишком большое значение абстрактному понятию свободы и не в состоянии обратить внимание на факт, что реальная, конкретная свобода является результатом солидарности и добровольного сотрудничества». [Анархистская Революция, стр. 16] Таким образом, труд за заработную плату, например, устанавливает для рабочего те же самые отношения подчиненности боссу, как гражданство порабощает гражданина государству.
Из таких социальных отношений возникают и другие свойства, присущие государству. Альберт Мелтцер считает, что индивидуализм в данном случае предполагает государство, потому что «учение Бенджамина Таккера, основанное на индивидуализме — признает потребность в полиции, чтобы подавлять забастовки, гарантируя «свободу предпринимательства». Школа так называемых Индивидуалистов принимает… потребность полиции, следовательно и правительства, опровергая главное определение анархизма никакое правительство». [Анархизм: Аргументы За и Против, стр.8]. Частично именно по этой причине анархо-социалисты считают социальную собственность лучшим средством защиты свободы личности.
«Обойти» проблему частной собственности можно только принимая, наряду с Прудоном, потребность в кооперативной собственности, чтобы управлять предприятиями, которые требуют больше чем одного рабочего. Это естественное дополнение к «занятию и использованию»» земли, которая фактически отменила бы владельцев. Только когда люди используют собственные ресурсы, индивидуальная собственность может не привести к иерархической власти, то есть к государству/капитализму. Такое решение проблемы (см. секцию Г) кажется Анархо-Индивидуалистам приемлемым. Например, мы находим у Джозефа Лабади письмо сыну, убеждающее его уйти от использования заработной платы и иерархии. [Шарлотта Абдерсон, Всем американским Анархистам, стр. 222] Как Генри Клин правильно указывает, американские анархо-индивидуалисты «ожидали общество в основном работающих не по найму рабочих без существенного неравенства богатства между любым из них». [Анархо-Индивидуалисты, стр. 104] То есть работающее не по найму общество, где гарантируется, что их идеи являются действительно анархистскими.
Кроме того, в то время как индивидуалисты нападают «на ростовщичество», они обычно игнорируют проблему накопления капитала, которое устанавливает естественные барьеры при входе в рынок и таким образом придает ростовщичеству новые формы (см. секцию C.4 «Почему рынок находится во власти крупного капитала? «). Следовательно, «свободная торговля» и «свободный рынок», как утверждает Таккер и другие анархо-индивидуалисты, приводит к доминированию нескольких крупных банков, экономически заинтересованных в поддержке капиталистических, а не кооперативных инвестиций (поскольку они будут гарантировать более высокие проценты по вкладам, чем кооперативы). Единственно возможным решением этой проблемы является установление коллективной собственности и управления банками, как первоначально предполагал Прудон.
Эти соображения заставляют анархо-социалистов отклонить анархо-индивидуализм в пользу коммун с децентрализованным производством и свободным кооперативным трудом. (Для более подробного ознакомления с идеями анархо-индивидуалистов, см. секцию Г- «Связь индивидуализма и капитализма»).
3.2. Разновидности анархо-социализма.
Анархо-социализм представлен четырьмя основными направлениями — мутуализм, коллективизм, коммунизм и синдикализм. Различия между ними не являются слишком большими и состоят в различии предлагаемой стратегии. Одно главное различие, которое действительно существует — между мутуалистами и другими анархо-социалистическими движениями. Мутуализм базируется на форме рыночного социализма — кооперативы рабочих, обменивающие выпускаемую продукцию через систему банков сообщества. Эта сеть банков была бы «сформирована всем обществом, не для особого преимущества любого индивидуума или класса, но для выгоды всех… с беспроцентным кредитом… кроме сумм, достаточных чтобы покрыть риски и расходы». [Чарльз А. Дана, Прудон и его «Народный Банк», стр. 44-45]. Такая система покончила бы с капиталистической эксплуатацией и притеснением, «вводя mutualism в обмен и кредит, мы введем это всюду, и труд примет новые формы и станет действительно демократичным». [Избр. произв. стр. 45].
Анархо-Социалисты в отличае от анархо-индивидуалистов считают, что банки должны быть общественной собственностью (или принадлежать коммуне) вместо того, чтобы быть независимыми кооперативами. Это гарантировало бы, что они обеспечат инвестирование кооперативам, а не к капиталистическим предприятиям. Другое отличие в том, что некоторые социальные анархо mutualists поддерживают создание «агропромышленных федераций», как дополнение федераций либертарных общин (названных Прудоном коммунами). Эта «конфедерация… предназначена для того, чтобы обеспечить взаимную безопасность в торговле и производстве», а так же строительство крупномасштабных объектов типа дорог, железных дорог и так далее. Цель «определенных федеральных мер состоит в том, чтобы защитить граждан объединенных государств от капиталистического и финансового феодализма, и в пределах коммун и извне», потому что «политическое устройстводолжно быть основано на экономических отношениях». Таким образом, агропромышленная федерация обязана защищать анархистский характер общества от эффектов дестабилизации рыночных отношений (которые могут привести к увеличению неравенства в богатстве и возникновению власти). Эта система была бы практическим примером солидарности, поскольку «отрасли промышленности — сестры; они — части одного тела; нельзя страдать в одиночку, все разделяют страдания каждого. Поэтому они должны объединяться в федерации, чтобы гарантировать взаимно условия общего процветания… Такое соглашение не будет ущемлять их свободу; это будет просто давать их свободе больше безопасности и силы». [Принцип Федерации, стр. 70, стр. 67 и стр. 72].
Другие формы анархо-социализма не разделяют поддержку мутуалистами рыночных отношений, пусть даже некапиталистических. Вместо этого они считают, что свобода человека лучше всего обеспечена при коммунизированном производстве со свободным распределением информации и результатов труда между кооперативами. Другими словами, анархо-социализм (кроме мутуалистов) основан на общий (или социальной) собственности федераций ассоциаций производителей и коммун, а не на системе индивидуальных кооперативов. По мнению Бакунина, «будущая организация общества должна быть создана исключительно от основания вверх свободной ассоциацией или федерацией рабочих, во-первых в их союзах, затем в коммунах, областях(регионах), нациях и наконец в федерации, международной и универсальной» и «земля, средства производства и весь другой капитал должен стать коллективной собственностью всего общества, распоряжаться которым могут только рабочие, другими словами сельскохозяйственные и индустриальные ассоциации». [Михаил Бакунин: Избранное, стр. 206 и стр. 174]. Только расширяя сотрудничество вне индивидуальных рабочих мест можно достичь максимального развития свободы человека (см. Раздел J. 1.3 где рассмотрено, почему большинство анархистов оппозиционно настроенны к рыночной экономике). В этом они разделяют мнение Прудона, как может быть замечено. Рабочие конфедерации «гарантировали бы взаимное использование средвств производства, которые являются собственностью каждой из этих групп и которые будут в соответствии с взаимным контрактом становиться коллективной собственностью целой… федерации. Таким способом федерация групп будет способна к… регулированию производства, чтобы учитывать постояно изменяющиеся потребности общества». [Джеймс Гуиллом, Анархизм Бакунина, стр. 376].
Эти анархисты поддерживают mutualists самоуправление рабочих производством внутри кооперативов, но считают, что не рыночные отношения, а конфедерации рабочих ассоциаций должны быть инструментом взаимопомощи. Автономия рабочего места и самоуправление должны лежать в основе любой федерации, так как «рабочие фабрик не имеют ни малейшего желания передать их с трудом завоеванный контроль над средствами производства власти, называющей себя ‘корпорация'». [Избр. произв. стр. 364]. В дополнение к этой федерации всей промышленности, также должна быть промышленная конфедерации сообщества, призваная заботиться о задачах, которые не находятся в пределах исключительной юрисдикции специфической индустриальной федерации или имеют социальный характер. Эти идеи, по сути, имеют много общего с идеями Прудона.
Анархо-социалисты разделяют необходимость установления общественной собственности на средства производства (исключая личные вещи индивидуумов) и отклоняют идею индивидуалистов, что средства производства могут быть «распроданы» тем, кто их использует. Причина несогласия с индивидуалистами, как отмечалось ранее, в том, что в этом случае появляется точка опоры для капитализма и государства в свободном обществе. Кроме того, другие анархо-социалисты не соглашаются с мутуалистической идеей, что капитализм может быть преобразован в либертарный социализм путем создания народных банков. Для них капитализм может быть заменен свободным обществом только социальной революцией.
Главное различие между коллективистами и коммунистами — в вопросе существования «денег» после революции. Анархо-коммунисты считают необходимой отмену денег, в то время как анархо-коллективисты считют, что упразднение частной собственности на средства производства само приведет к этому. Кропоткин отмечал, что анархо-коллективизм «устанавливает такое общественное устройство, в котором все средства производства и принадлежат трудовым коллективам и свободным коммунам, в то время как способы распределения результатов труда, коммунистические или иные, определяются каждой группой самостоятельно». [Революционные Брошюры Кропоткина, стр. 295]. Таким образом, анархо-коммунизм и анархо-коллективизм, оба эти теченияпредлагают организовать производство с помощью рабочих ассоциаций, но они отличаются тем, по какому принципу будет производиться распределение произведенных товаров. Анархо-коммунисты выступают за равное потребление всеми, в то время как анархо-коллективизм предлагает распределение товаров согласно затраченному труду. Наиболее прогрессивные анархо-коллективисты считают, что через некоторе время, так как произойдет увеличение производительности труда и чувство сообщества станет более сильным, деньги исчезнут. Оба течения соглашаются, что, в конце концов, общество будет управляться по коммунистическому принципу: «От каждого по способностям, каждому по потребностям». Они только не приходят к общему мнению о сроках введения этого принципа.
Анархо-коммунисты считают, что «коммунизм — даже частичный — имеет больше шансов для того, чтобы установить коллективизм» после революции. [Избр. произв. стр. 298]. Они полагают, что установление коммунистического принципа распределения необходимо, поскольку коллективизм «начав с отмены частной собственности на средства производства, немедленно полностью изменит себе, используя систему распределения пропорционально выполненной работе, что означает возрождение неравенства». [Александр Беркман, Азбука Анархизма, стр. 80]. Чем более быстрое движение общества к коммунизму, тем меньше возможностей нового развития неравенства. Само собой разумеется, эти противоречия не служаит поводом для отмены социальной революции, и являются лишь разногласием в том, какая система распределения будет применена в последствии.
Синдикализм – еще одна наиболее значительная форма анархо-социализма. Анархо-синдикалисты, подобно другим синдикалистам, хотят создать рабочее движение, основанное на анархистских идеях. Поэтому они пропагандируют децентрализованные, объединенные союзы рабочих, которые пытаются добиться реформирования капиталистического режима, пока они не достаточно сильны, чтобы свергнуть его. Анархо-синдикализм можно считать одной из форм анархо-коллективизма, которая подчеркивает важность создания анархистского рабочего движения и создания союзов рабочих, которые являются прототипом будущего свободного общества.
Таким образом, даже при капитализме, анархо-синдикалисты стремятся создать «свободные ассоциации свободных товаропроизводителей». Они считают эти ассоциации «практической школой анархизма», и они уделяют очень серьезное внимание замечанию Бакунина, что организации рабочих должны сформировать «не только идеи, но также и основы будущего общества» в предреволюционный период.
Анархо-синдикалисты, подобно всем анархо-социалистам, «убеждены, что Социалистическая экономика не может быть создана декретами и указами правительства, только солидарным сотрудничеством рабочих в управлении каждой отраслью производства; то есть посредством участия рабочих в управления всеми заводами в такой форме, где отдельные заводы, и отрасли промышленности являются независимыми членами общего экономического организма и систематически осуществляют производство и распределение изделий в интересе сообщества на основе свободных взаимных соглашений». [Рудольф Рокер, Анархо-синдикализм, стр. 55].
Различие между синдикалистами и другими революционными анархо-социалистами небольшое и просто вращается вокруг вопроса союзов анархо-синдикалистов. Анархо-коллективисты соглашаются, что построение либертарных союзов важно и что работа внутри рабочего движения необходима для «развития и организации… социальной (и, в последствии, антиполитичной) власти рабочих масс». [Михаил Бакунин: Избранные произведения, стр. 197]. Анархо-коммунисты также признают важность работы в рабочем движении, но они считают, что синдикалистские организации будут созданы рабочими в ходе революционной борьбы, и считают формирование «духа восстания» более важной задачей, чем создание союзов синдикалистов в надежде, что рабочие присоединятся к ним. Они также не акцентируются на борьбе на рабочем месте, считая, что эта борьба равна по своей важности борьбе против иерархии и угнетения вне рабочего места (большинство анархо-синдикалистов согласно с этим, и часто это различие — только вопрос постановки акцента). Некоторые анархо-коммунисты отклоняют идею создания рабочего движения как безнадежно реформистскую по своей природе и отказываются работать в этом направлении, но таких слишком мало.
Анархо-коммунисты и анархо-коллективисты считают, что анархисты должны объединяться в просто анархистские организации. Они считают, что анархистам необходимо работать вместе, чтобы разъяснить и распространить свои идеи. Синдикалисты часто отрицают важность анархистских групп и федераций, утверждая, что революционных союзов рабочих достаточно самих по себе. Синдикалисты думают, что анархистские и рабочие движения могут быть соединены в одно движение, но большинство представителей других анархических движений с этим не согласны. Несиндикалисты указывают на реформистский характер профсоюзного движения и считают, что анархистам необходимо подчеркивать свою революционную позицию и идти на союз с рабочими и синдикалистами только как в качестве отдельного движения внутри федерации. Большинство несиндикалистов считает объединение анархизма и профсоюзного движения источником потенциального беспорядка, который не даст обоими движениям организованно проводить работу.
Только небольшая часть анархо-синдикалистов полностью отклоняют потребность в анархистской федерации, и немногие анархисты других течений полностью отвергают синдикализм. Например, Бакунин, являющийся одновременно и анархо-коммунистом и анархо-синдикалистом, и такие анархо-коммунисты как Кропоткин, Малатеста, Беркман и Голдман поддерживали движение анархо-синдикалистов и их идеи.
Для дальнейшего изучения разновидностей анархо-социализма, мы рекомендовали бы следующее: mutualism обычно связывается с работами Прудона, анархо-коллективизм с Бакуниным, анархо-коммунизм с Кропоткиным, Малатеста, Голдман и Беркманом. Синдикализм отличает то, что он в гораздо большей мере сформирован опытом борьбы рабочих, чем работами каких-либо известных авторов, хотя это не мешает буржуазным академикам, называть Джорджа Сорэля отцом синдикализма, даже при том, что он написал об уже существующем движении синдикалистов. Возможность рабочими самостоятельно развить собственные идеи, им обычно игнорируется. Рудольфа Рокера часто считают ведущим теоретиком анархо-синдикалисзма, а так же работы Фернана Пеллутье и Эмиля Пуджета – хорошие пособия по анархо-синдикализму. Краткий обзор развития социального анархизма и ключевых работ его ведущих деятелей хорошо изложен в антологии Дэниела Гуерина: Никакие Боги, Никакие Владельцы.
Сосредоточение на решении экологическоих проблем — общая тенденция в большинстве форм анархизма сегодня. Первым обратил внимание на экологические проблемы П. Кропоткин, который утверждал, что анархистское общество будет основано на конфедерации общин, которые объединили бы физический и умственный труд так же как децентрализованную промышленность и сельское хозяйство (см. его классическую работу Поля, Фабрики, и Цеха). Эта модель экономики, в которой «маленькое является красивым» (используя название Шумахера) была предложена почти за 70 лет до того, как этот вопрос был поднят зеленым движением. Кроме того, во Взаимной Помощи Кропоткин констатировал факт, что сотрудничество внутри видов, между видами, видами и окружающей средой обычно выгодней, чем соперничество. Работы Кропоткина, Уильяма Морриса, братьев Реклюс (которые, подобно Кропоткину, были всемирно известными географами), и многих других, заложили основы эко-анархизма.
Тем не менее, несмотря на то, что многие вопросы экологии поднимались в классическом анархизме, только относительно недавно связь между экологической мыслью и анархизмом была выявлена и сформулирована (в классическом эссе М. Букчина «Экология, и Революционная Мысль» в 1965). Действительно, это не приувеличение, что идеи и работы М. Букчина поместили экологию и экологические проблемы в основу анархизма и анархистских идеалов, дали анализ многих аспектов зеленого движения.
Перед тем как обсуждать типы зеленого анархизма (эко-анархизм), надо пояснить, почему анархизм и экология взаимосвязаны и имеют много общего. Как указывал М. Букчин, «и эколог и анархист делают сильный акцент на спонтанность действий» и что «и для эколога и для анархиста, развитие достигается ростом дифференцирования. Развитие целого обусловлено разнообразием и развитием его частей«. Кроме того, «экология стремится расширять диапазон экосистемы и развивать свободное взаимодействие между видами, так и анархизм стремится расширять диапазон социальных экспериментов и устранять все препятствия на пути его развития». [Анархизм Постдефицита, стр. 72, стр. 78].
Таким образом, анархистское учение о свободном развитии, децентрализации, разнообразии и спонтанности отражено в экологических идеях и проектах. Иерархия, централизация, государство и концентрация богатства уменьшают разнообразие и свободное развитие индивидуумов и общества, следовательно, ослабляют экосистему, так как фактически человечество часть экосистемы. Букчин доказывает, что для того чтобы «восстановить равновесие в экосистеме…, мы должны сохранить и развивать разнообразие», но в современном капиталистическом обществе «которое изначально не способно решить эти проблемы, творчество и индивидуальная инициатива человека ограничена стандартизированными, регулируемыми властью массовыми стереотипами». [Избр. произв. стр. 76, стр. 65]. Анархистов можно считать пропагандистами экологических идей, поскольку анархизм стремится децентрализовать политическую, социально-экономическую власть для свободного развития индивидуумов и социума, и таким образом повысить разнообразие в природе.
Эко-анархистские воззрения имеют два основных течения — Социальную Экологию и «примитвизм». Кроме того, очень редко анархисты придерживаются взглядов Глубинной Экологии. Несомненно, Социальная Экология — наиболее влиятельное течение. Социальная Экология связана с идеями и работами М. Букчина, который писал на экологические темы в 1950-ых годах, а в 1960-ых объединил эти проблемы с революционным социальным анархизмом. Наиболее известны его работы Анархизм Постдефицита, К Экологическому Обществу, Экология Свободы и другие.
Социальная Экология четко определяет причину экологического кризиса в отношениях доминирования между людьми. Эксплуатация природы продукт доминирования в пределах общества, но это доминирование достигает кризисных размеров только при капитализме. По словам М. Букчина: «Понятие, что человек хозяин природы, происходит непосредственно от доминирования человека над человеком… Но только в обществе… развращенном рыночными отношениями, значение самой планеты было сведено доуровня ресурса, объекта для эксплуатации. Эта многовековая тенденция наиболее сильно развивается в современном капиталистическом обществе. Вследствие своего неотъемлемо конкурентого характера, буржуазное общество не только порождает вражду между людьми, это также война всего человечества против природы. Также, как люди преобразованы в предметы потребления, так и каждая часть природы преобразована в товар, ресурс, который должен быть продан в элегантной упаковке». [Избр. произв. стр. 63]. «Разграбление человеческого духа рынком сравнимо с разграблением земли капиталом». [Там же, стр. 65].
Поэтому социальные экологи считают необходимым напасть на иерархию и капитализм, а не на цивилизацию, как первопричину экологических проблем. Это — один из ключевых вопросов, в котором они не соглашаются с «примитивистами», которые намного критичней относятся ко всей современной жизни, организовав движение призывающее положить «конец цивилизации», включая, все формы организации крупного производства и технологии.
В своем крайнем выражении, «примитивисты» доказывают необходимость возвращения к первобытно-ощинному строю, выступая против технологий, являющихся иерархическими по своей природе. Британский «Зеленый Анархистский» журнал осуществляет пропаганду этих идей. Однако очень немногие анархисты заходят так далеко. Действительно, большинство анархистов утверждают, что «примитивизм» не является анархизмом вообще, поскольку возвращение к первобытно-общинному обществу окончится массовым голодом почти во всех странах из-за краха социальной инфраструктуры. Из-за непопулярности таких «примитивистских», они не являются либертарными (свободным выбором индивидуумов) и поэтому не могут считаться анархистскими, так очень немного людей добровольно согласились бы на это. Это ведет к развитию эко-вангардизма чтобы, используя выражение Руссо, «принуждать людей быть свободными» (как может быть замечено из его статей, изданных в 1998, в которых приветствуются террористические действия). Такая позиция «возврата времени» ошибочна, поскольку, не смотря на то, что первобытные общества являлись вообще очень анархическими, нет уверенности, что дальнейшее их развития не приведет опять к возникновению государства, поэтому такие «примитивные анархистские» системы не могут быть решением проблеммы.
Однако немного эко-анархистов занимают такую чрезвычайную позицию. Большинство «примитивистов» вместо того, чтобы сопротивляться техническому прогрессу и цивилизации (выражение Дэвида Уотсона) полагают, что это «подтверждение исконного образа жизни» и принятие намного более критичного подхода к проблемам технологии, рациональности и прогресса, чем подход Социальной Экологии. Большинство эко-анархистов отклоняют «догматический примитивизм, который утверждает, что мы прямо можем возвратиться к нашим корням» так же и идею о том, что «прогресс» можно заменить обычиями и традициями. Для эко-анархистов примитивизм «отражает не только представления о жизни перед возниковением государства, но также и закономерный ответ на реальные условия цивилизованой жизни» так что мы должны уважать и учиться у «традиции и мудрость палеолита и неолита» (имеются в виду индейские племена Америки и другие народы). Мы «не можем и не хотели бы оставить цилизованные взгляды и преодоления о мире… мы не можем уменьшить жизненный опыт, и ответить на фундаментальные, неизбежные вопросы — почему мы живем, и как мы живем, применимо к условиям жизни… Кроме того, граница между духовным миром и светским не настолько ясна. Диалектическое понимание, что мы являемся продуктом нашей истории, подтверждает причину, из-за которой не только испанские атеисты-революционеры умерали за эль-идеало, но также и верующие пацифисты становились узниками совести, предавались огню отшельники даоисты и шли на казнь суфии». [Дэвид Уотсон, Вне Букчина: Предисловие для будущей социальной экологии, стр. 240, стр. 103, стр. 240, стр. 66-67].
«Примитивный» анархизм представлен рядом журналов, выходящих главным образом в США, например журнал Пятое Состояние. По вопросу о технологии эко-анархисты утверждают, что «рыночный капитализм это искра, из которой постоянно разгорается пожар: принудительная адаптация естественного состояния человеческого общества к экономически-индустриальной цивилизации и технократии, не является только иерархической и внешней, но и проникает внутрь человеческого сознания. Наслоение различных элементов этого процесса в механистической иерархии не является ни первопричиной, ни вторичным эффектм». [Дэвид Уотсон, Избр. произв. стр. 127-8].
По этой причине «Примитивисты» более критично относятся ко всем аспектам технологии, включая попытки социальных экологов создавать экологически целесообразные технологии. Уотсон доказывает: «Говорящий о технологическом обществе должен фактически обратиться к технологиям, созданным капиталистической системой, которые в свою очередь производят новые формы капитала. Без учета этого свойства существующих технологий, любые подобные попытки будут антиисторическими и недиалектическими, сильно упрощяющими понимание этого вопроса». [Там же, стр. 124].
Таким образом, не использование технологии определяет ее влияние на общество, скорее воздействие технологии определено в значительной степени обществом, которое ее создает. Другими словами, выбирается технология, которая способствует укреплению иерархической власти, поскольку власть выбирает наиболее выгодную для себя технологию, которая будет реализована в обществе. (О том, как угнетаемые люди могут обратить технологии против угнетателей, и взаимесвязи социальной борьбы с технологией- см. Раздел D.10). Таким образом, даже использование экологически целесообразной технологии – всегда больше чем просто выбор из диапазона доступных технологий, и эти технологии всегда имеют побочные эффекты независимо от того, кто использует их. Скорее это — вопрос критической оценки всех аспектов технологии, необходимости ее изменения или отклонения, чтобы максимизировать индивидуальную свободу, права и счастье. Социальные Экологи в основном согласны с этим подходом, и тем не менее, различия между ними есть, но обычно они — вопрос акцента, а не глубокие политические разногласия.
Наконец, «Примитивисты», подобно большинству других анархистов, критически относятся к поддержке Социальными Экологами участия в муниципальных выборах. Социальные Экологи видят в создания самостоятельных общественных организаций средство создания альтернативной государству власти. Анархисты считают это реформистской тактикой, являющейся безнадежно наивной, так как сомневаются в возможностях использования выборов для того, чтобы осуществить социальные изменения (см. Раздел J.5.14 для более подробного ознакомления). Вместо этого они предлагают прямое действие как средство ускорить анархистские и экологические преобразования, отклоняя участие в выборах как тупик, который опошляет радикальные идеи и развращает участвующих в этом людей (см. раздел J.2- Прямое Действие).
Подробнее о «Примитивистах» см. Примитивное Будущее Джона Зерзана, Элементы Отказа, Вне Букчина и Против Мегамашины Дэвида Уотсона.
Наконец, есть «глубинная экология», которую из-за ее биоцентрического характера, большинство анархиств отклоняют как античеловеческую. Есть немного анархистов, которые думают, что само существование людей является причиной экологического кризиса, как считает большинство глубинных экологов. М. Букчин, например, особенно сильно критиковал глубинную экологию и античеловеческие идеи, которые присущи ей. (См. Пути развития Экологии, например). Дэвид Уотсон также приводит доводы против Глубокой Экологии (см. его книгу Как Глубока — Глубинная Экология, написанную под псевдонимом Джордж Брадфорд). Большинство анархистов утверждает, что виноваты не люди, а современная система, которая является проблемой, и что только люди могут изменить это. По словам М. Букчина: «[Проблемы Глубинной Экологии] происходят из-за авторитарности принципа ‘естественный закон’, который используется, чтобы лишить смысла само существования человечества, не обратить внимание на глубокое невежество социальной действительности, причиной которого является капитализм. Вместо этого они предпочитают говорят об абстракциях по имени ‘Человечество’ и ‘Общество'». [Философия Социальной Экологии, стр. 160].
Сводить критический анализ экологических проблем к упрощенному протесту против человеческой расы, значит, игнорировать настоящие причины и динамику экологического кризиса и, следовательно, не может его остановить. Проще говоря, » некие люди» виноваты в том, что подавляющее большинство людей не имеет никакой реальной возможности решать вопросы, которые затрагивают их жизнь, общество, экономику и экосистему. Скорее это экономическая и социальная система, которая ценит прибыль и власть выше людей и планеты. Фокусируя внимание на «Гуманности» (и таким образом будучи не в состоянии отличить богатых от бедных, мужчин от женщин, белых от цветных людей, эксплуататоров от эксплуатируемых, угнетателей от угнетаемых) фактически игнорируется система в которой мы живем, которая является главной причиной возникновения экологических проблем.
Под воздействем постоянного анархистского критического анализа много Глубинных Экологов отходят от античеловеческих идей их движения. Глубинные экологи, особенно организация Сначала Земля! (Earth First!, сокр. EF!) значительно изменила свои взгляды, и EF! теперь тесно сотрудничает с Индустриальными Рабочими Мира (IWW), союзом анархо-синдикалистов. Глубинные экологи в последнее время все больше, разделяют идеи эко-анархизма и становится более близким течением, которое, как и EF!, отклоняют часть человеконенавистнических идей и начинают понимать, что иерархия, а не человеческая раса, является проблемой. (Эти вопросы обсуждались М. Букчиным и руководителем EF! Дейв Фореман в книге Защищая Землю).
Пацифистские настроения давно существовуют в анархизме. Лев Толстой является одним из наиболее заметных выразителей этой идеи. Это течение обычно называют «анархо-пацифизмом» (иногда используется термин «ненасильственный анархизм», но он неудачен, потому что подразумевает, что остальная часть движения «насильники», что конечно же не так!). Связь анархизма и пацифизма не противоречит основным положениям анархизма. В конце концов, насилие, или угроза причинения насилия или вреда, является основным средством, которым ограничивается индивидуальная свобода. Питер Маршалл указывает, «отношение анархиста к суверенитету индивидуума, это, в конечном счете, — отказ от применения насилия, что и подразумевается основополагающими анархистскими ценностями». [Требование Невозможного, стр.637]. Малатеста еще более ясно выражает эту мысль, указывая, что «главная цель анархизма — устранение насилия из человеческих отношений» и что анархисты «против насилия». [Жизнь и Идеи, стр. 53].
Несмотря на то, что многие анархисты отвергают применение насилия и объявляют себя пацифистами, анархическое движение в целом не является движением пацифистов (в смысле противопоставления ненасилия всем формам насилия). Скорее, пацифизм анархистов является антимилитаристским по своему характеру, выступая против организованного насилия государства, но, признавая, что есть коренные отличия между насилием угнетателя и насилием угнетаемых. Это объясняет, почему анархистское движение всегда уделяло много времени и энергии противодействию военной машине и капиталистическим войнам, в то же самое время ывступая организатором вооруженного сопротивления притеснению государства. Так, например, Махновская армия во время ВОС Революции оказывала сопротивление и Красным и Белым, анархистские организации сопротивляться фашистам во время испанской Революции. См. секции 5.4 и 5.6, соответственно.
В вопросе отказа от насилия, мнения анархистов так же разделяются по принадлежности их к анархо-ндивидуализму или анархо-социализму. Большинство анархо-индивидуалистов поддерживают ненасильственную тактику социального изменения общества, также, как и мутуалисты. Но анархо-индивидуализм не является пацифистским, так как поддерживает возможность применения насилия при самозащите против агрессии. Большинство анархо-социалистов, с другой стороны, поддерживают применение революционного насилия, считая, что физическая сила должна свергнуть власть и оказать сопротивление государственной и капиталистической агрессии (хотя это мнение анархо-синдикалиста Барта де Лигта, который написал классическое пацифистское произведение — Завоевание Насилия). Как Малатеста выразился, насилие, будучи, «само по себе злом», «может быть оправданно только когда необходимо защищаться от насилия» и что «раб всегда находится в состоянии защиты, следовательно, его насилие против босса и угнетателя всегда нравственно оправдано». [Избр. произв. стр. 55, стр. 53-54]. Кроме того, они подчеркивают, используя слова Бакунина, что социальное притеснение «возникает гораздо меньше от индивидуумов, чем от организации общества и от законов». Поэтому анархисты «безжалостно уничтожают и законы и отношения», а не людей, так как цель анархистской революции состоит в том, чтобы увидеть кончину привилегированных классов «не как индивидуумов, но как классов». [Ричард Б. Салтман, Социальная и Политическая Мысль М. Бакунина, стр. 121, стр. 124 и стр. 122].
Действительно, вопрос применения насилия практически не поднимается большинством анархистов, так как оно не наша цель и мы полагаем, что оно должно быть сведено к минимуму во время любой социальной борьбы или революции. Все анархисты согласятся с мнениием голландского пацифиста анархо-синдикалиста Барта де Лигта, что «насилие и война являются неотъеслемыми свойствами капиталистического мира и не совместимы с задачей освобождения человечества от рабства, которая является исторической миссией эксплуатируемых классов. Чем больше применяется насилия, тем слабей революция, даже там, где насилие было преднамеренно поставлено на службу революции». [Завоевание Насилия, стр. 75].
Точно так же все анархисты согласились бы с мнением де Лигта, используя название одной из глав его книги, » нелепость буржуазного пацифизма». Де Лигт, как и все анархисты, считает, что насилие свойственно капиталистической системе, и любая попытка сделать капитализм пацифистическим, обречена на неудачу. Причина этого в том, что, с одной стороны, война — часто только экономическое соперничество, осуществленное иными средствами. Нации часто идут на войну, когда они сталкиваются с экономическим кризисом, и то, что они не могут получить в экономической борьбе, они пытаются получить силой. С другой стороны, » насилие необходимо современному обществу… [потому что] без этого правящий класс был бы полностью неспособен удержать свое привилегированное положение по отношению к эксплуатируемым массам в каждой стране. Армия используется, прежде всего, чтобы подавлять трудящихся… когда они становятся недовольными». [Барт де Лигт, Избр. произв. стр. 62]. Пока государство и капитализм существуют, насилие неизбежно и последовательный пацифист должен быть анархистом, также как и последовательный анархист должен быть пацифистом.
Для тех анархистов, которые не придерживаются пацифистской идеологии, насилие представляет собой неизбежный и неудачный результат притеснения и эксплуатации, а так же единственное средство, которым можно заставить привилегированные классы отказаться от их власти и богатства. Власти редко отказываются от власти. Следовательно, существует потребность в «переходном» насилии, «чтобы положить конец намного большему и постоянному насилию, которое держит большинство человечества в рабстве». [Малатеста, Избр. произв. стр. 55]. Чтобы окончательно определиться с проблемой использования насилия или отказа от него, необходимо ответить на вопрос – какими средствами сделать общество лучше. Александр Беркман указывал, что анархо-пацифисты, часто путают суть проблемы, подобно тем, кто думает, что «это то же самое, как будто закатывание рукавов перед работой тоже нужно считать работой». И наоборот, «борющийся с частью революции просто раскатывает назад ваши рукава. Реальная, фактическая задача впереди». [Азбука Анархизма, стр. 40]. И действительно, наиболее острые социальные конфликты и революции начинаются относительно мирно (забастовки, захват заводов и т.д.) и провоцируют насилие, с помощью которого власти пытаются сохранить свое положение. Классический пример этого — события в Италии в 1920 году, когда захват фабрик рабочими подавлялся фашистским террором. См. раздел 5.5.
Как отмечено выше, все анархисты — антимилитаристы и выступают против армии (а так же оборонной промышленности), государственных/капиталистических войн (хотя некоторые анархисты, подобно Рудольфу Рокеру и Сэму Долгоффу, поддерживали антифашистскую капиталистическую коалицию во время второй мировой войны как меньшее из двух зол). Антивоенное обращение анархистов и анархо-синдикалистов было размножено перед началом первой мировой войны, синдикалисты и анархисты в Великобритании и Северной Америке переиздали французское обращение CGT, убеждающее солдат не подчиняться приказам и убеждать не подчиняться им своим товарищам. Эмма Голдман и Александр Беркман, арестованный и высланный из Америки, организовал «Лигу отказа от воинской повинности» в 1917, многие анархисты в Европе были посажены в тюрьму за того, что отказывались служить в армии во время первой и второй мировой войн. Анархо-синдикалистское антивоенное сопротивление IWW, было разгромлено безжалостной волной правительственных репрессий из-за угрозы организации массового сопротивления властным элитам, которые были инициаторами войны. Позже, анархисты, (включая Ноама Хомского и Пола Гудмана) активно участвовали в антивоенном движении, оказывали помощь в уклонении от обязательной воинской повинности, в тех странах, где она все еще существует. Анархисты принимали активное участие в борьбе против войны во Вьетнаме, на Фолклендских островах, Персидском заливе (в Италии, например, анархисты организовывали забастовки, протестуя против войн). И во время последнего вооруженного конфликта многие анархисты подняли лозунг «Нет империалистической войне, да классовой войне», который четко выражает анархистскую позицию: война — следствие классовой системы организации общества, в которой угнетенные классы различных стран убивают друг друга ради прибылей правительств. Вместо того чтобы принимать участие в этой организованной резне, анархисты агитируют рабочих использовать силу для достижения своих собственных интересов, а не интересов их владельцев: «Более чем когда-либо мы должны избегать компромисов; углубите пропасть между капиталистами и рабами заработной платы, между правителями и управляемыми; проповедуйте конфискацию частной собственности и разрушение государства как единственного средства достижения Братства между народами, Правосудия и Свободы для всех; и мы должны быть готовы к достижению этих целей». [Малатеста, Избр. произв. стр. 251].
Надо обратить внимание, что эти слова Малатеста написаны частично против Кропоткина, который по причинам, известным только ему, отклонил все свои прежние доводы и поддержал союзников в Первой Мировой войне как меньшее зло против немецкого авторитаризма и Империализма. В данном случае прав, по-видимому, Малатеста, так как, по его мнению «все Правительства и все капиталисты» совершают «преступления… против рабочих и революционеров своих стран», поэтому для анархистов нет повода поддерживать любую из сторон в империалистической войне, развязанной капиталистами. [Избр. произв. стр. 246].
Таким образом, пацифизм является неотъемлемой частью анархизма. Насилие авторитарно по характеру и основано на принуждении, его использование действительно противоречит анархистским принципам. Анархисты согласны с мнением Малатеста, когда он утверждал, что «мы придерживаемся принципов, противоположных насилию и по этой причине хотим, чтобы социальная борьба велась настолько гуманно насколько это возможно». [Избр. произв. стр. 57]. Большинство, если не все, анархисты, даже не пацифисты, соглашаются с анархо-пацифистами, когда они утверждают, что насилие часто может давать обратный эффект, отпугивая людей и давая государству оправдание для подавления анархистского движения и народных движений за социальные преобразования. Все анархисты поддерживают тактику ненасильственного прямого действия и гражданского неповиновения, которые часто более действенны на пути к радикальным переменам.
Подводя итоги можно сказать, что анархисты, которые являются чисто пацифистами, редки. Большинство анархистов приемлет использование насилия как необходимое зло, но выступает за минимизацию его использования. Все согласны, что революция, которая узаконит насилие, только обновит государство в новой форме. Анархисты считают, что уничтожение власти или использование насилия для сопротивляться насилию не является авторитаризмом. Поэтому, хотя большинство анархистов — не пацифисты, большинство из них отклоняет применение насилия кроме как с целью самозащиты и даже тогда пытается свести его к минимуму.
Как оппозиция государству и всем формам власти феминистки выступали в начале 19-ого столетия, современное движение феминисток, которое началось в 1960-ых, так же основано на анархистских принципах. Отсюда возник термин анархо-феминизм, который относится к женщинам-анархистам, которые участвуют в феминистских и анархистских движениях. Анархизм и феминизм — взаимосвязанные течения. Многие выдающиеся феминистки также были анархистами, такие как Мэри Уоллстонекрафт (автор Защиты Прав Женщины), Луиза Мишэля, Вольтерин де Клер и символ женской свободы Эмма Голдман (см. ее известные эссе «Движение Женщин «, «Избирательное право Женщины», » Трагедия Эмансипации Женщины «, «Брак и Любовь» и «Жертвы Этики «). Свобода, старейшая всемирная анархистская газета, была основана Шарлоттой Вайлсон в 1886 году. Кроме того, все выдающиеся анархистские мыслители (например, Прудон) были сторонниками женского равенства. Движение «Свободные Женщины» в Испании во время испанской революции — классический пример организации женщин-анархистов для защиты их свободы и создания общества, основанного на женской свободе и равенстве (см. Свободные Женщины Испании Марты Акелсберг для более подробного ознакомления с деятельностью этой организации).
Анархизм и феминизм имеют много общего в своей истории борьбы за свободу, равенство и достоинство женщин (хотя, мы объясним это ниже, анархисты всегда критически относились к господствующему либеральному феминизму). Поэтому, это неудивительно, что новая волна феминизма шестидесятых выразилась в анархической форме, вдохновленная примерами женщин-анархистов, например Эммы Голдман. Кэти Левин указывает, что в это время «независимые группы женщин начинали функционировать без структуры, лидеров и других атрибутов мужской цивилизации, создавая, независимо и одновременно, организации, подобные анархистским. И это не случайно». [Клиффорд Харпер, Анархия: Руководящий принцип, стр. 182].
Это не случано, потому что, ученые феминистки утверждают, что женщины были первыми жертвами иерархии, которая, как они полагают, возникла споявлением патриархата и идеологий доминирования в течение позднего неолита. Француженка Мэрилин высказывает мнение (в книге «Без Власти»), что первая социальная стратификация человеческой расы произошла, когда мужчины начали доминировать над женщинами, а женщины стпали в действительности «более низким» и «низшим» социальным классом.
Пэгги Корнегджер обратила внимание на сильную связь между теорией и практикой феминизма и анархизма. «Радикализм феминистки — практически чистый анархизм», пишет она. «Господствующая теория постулирует семью как основу всех авторитарных систем. Урок, который ребенок получает от отца, преподавателя, босса, бога — он всегда и во всем должен повиноваться великому анонимному голосу Власти. Закончив детство, он должен войти во взрослую жизнь абсолютным, беспрекословно повинующимся автоматом, неспособным к размышлению и ясному выражению взглядов». [Там же.] Точно так же Zero Collective утверждает, что Анархо-феминизм «состоит в признании анархистами феминизма и сознательной поддержкиими этого течения». [Журнал Ворон, Номер 21, стр. 6].
Анархо-феминистки считают, что авторитарные черты и ценности, например, доминирование, эксплуатация, агрессивность, конкурентоспособность, децентрализация и т.д., высоко ценятся в иерархических цивилизациях и упоминаются традиционно как «мужские». Напротив, неавторитарные черты характера сотрудничество, жалость, сострадание, чувственность, душевная теплота и т.д. традиционно расцениваются как «женские» и малоценные. Ученые феминистки проследили зарождение этого явления со времени возникновения и роста патриархальных обществ в начале Бронзового века, и их покорения кооперативно основанных «органичных» обществ, в которых «женские» черты и ценности были распространены и уважались. После этих завоеваний, однако, такие ценности расценили как «низшие», особенно для мужчины, так как именно они отвечали за доминирование и эксплуатацию при патриархате. (См. например Риана Эйслер, «Чаша и Лезвие»; Элиза Болдуин, «Обратная сторона Истории»). Следовательно, анархо-феминистки считают создание неиерархического, анархистского общества, основанного на сотрудничестве, разделении, взаимной помощи, и т.д. «феменизацией общества».
Анархо-феминистки считают, что «феминизация» общества не может быть достигнута без самоуправления и децентрализации, так как патриархально-авторитарные ценности и традиции, котороые они желают уничтожить, воплощены и воспроизведятся иерархией. Таким образом, феминизм подразумевает децентрализацию, которая в свою очередь подразумевает самоуправление. Многие феминистки осознают эту необходимость, что нашло отражение в их экспериментах с коллективными формами феминистских организаций, в которых устраннена иерархическая структура и соперничество при принятии решений. Некоторые феминистки даже утверждают, что действительно демократические организации — определенно женские политические формы [см. например Нэнси Хартсок «Теория Феминизма и Развитие Революционной Стратегии», Зейла Эйзенштейн «Капиталистический Патриархат и Социалистический Феминизм», стр. 56-77]. Подобно всем анархистам, анархо-феминистки уверены, что самоосвобождение — ключ к женскому равенству и свободе. Эмма Голдман пишет: «Ее развитие, ее свобода, ее независимость, должна развиваться внутри женщины. Сначала ей надо утвердиться как индивидуальности, а не как сексуальному товару. Во вторых, отнимая права любого на ее тело, отказываясь иметь детей, если она не хочет их, отказываясь служить Богу, Государству, обществу, мужу, семье и т.д., сделать свою жизнь проще, но глубже и богаче. То есть, надо изучать значение и сущность жизни во всех ее сложностях; освобождать себя от оков общественного мнения и общественного осуждения». [Анархизм и Другие Эссе, стр. 211].
Анархо-феминизм препятствует феминизму развиться во влиятельное течение авторитарных идеологий, как правых, так и левых. Анархо-феминизм предлагает прямое действие и самоусовершенствование вместо реформизма «официального» феминизма, предполагающего создание иерархических и централизованных феминистских организаций, и иллюзии, что увеличение численности женщин-начальников, политиков и военных является движением к «равенству». Анархо-феминистки считают, что так называемая «наука управления», которую женщины должны узнать, чтобы пристроиться к кормушкам в капиталистических компаниях — по существу набор методов для того, чтобы управлять и эксплуатировать рабочих в корпоративных иерархиях, тогда как «феминизированное» общество требует устранения капиталистического рабства и организационного доминирования в целом. Анархо-феминистки понимают, что изучение способов стать эффективным эксплуататором или угнетателем — не путь к равенству, или как одна частница группы Mujures Libres выразилась, «мы не хотим заменить феминистской иерархией иерархию мужскую». [Марта А. Акелсберг, Освободить Женщин Испании. стр.2]. См. раздел B.1.4 о патриархате и иерархии.
Следовательно анархизм традиционно враждебен либеральному феминизму, поддерживает женское освобождение и равенство. Федерика Монтени (известная участница испанского Анархистского движения) утверждала, что либеральный феминизм защищет равенство для женщин, но не бросает вызов существующим общественным отношениям. Она утверждала, что (господствующий) феминизм «только амбиция, которая состоит в том, чтобы дать женщинам избранного класса возможность более полно участвовать в существующей системе привилегий». И если общественные отнощения «являются несправедливыми, так как мужчины используют в своих интересах и обманывают людей, они останутся такими же несправедливыми, когда женщиныполучат возможность наравне с мужчинами использовать в своих интересах и обманывать». [Марта А. Акелсберг, Избр. произв. стр. 90-91].
В истории анархистского движения, как указывает Марта Акелсберг, либеральный/господствующий феминизм рассматривается как «слишком узко сосредоточенная стратегия женской эмансипации; борьба за равенство полв не может быть отделена от классовой борьбы или от анархистсого сопротивления в целом». [Избр. произв. стр. 91]. Анархо-феминизм продолжает эту традицию, утверждая, что все формы иерархии являются несправедливыми, а не только патриархат, и что феминизм находится в конфликте с его собственными идеалами, если это просто желание позволить женщинам иметь те же самые шансы стать боссом, которые имеют мужчины.
Поэтому Анархо-феминистки вместе с анархистами выступают против капитализма как опровержения свободы. Идея, что «равные возможности» капитализма освободили бы женщин, игнорирует тот факт, что любая такая система все еще включает в себя женщин рабочего класса, угнетаемых боссами (а будут боссами мужчины или женщины — неважно). Для анархо-феминисток борьба за женское освобождение не может быть отделена от борьбы против иерархии. Как Л. Сьюзен Браун выразилась: «Анархо-феминизм, как выражение анархистской чувствительности, применительно к целям феминизма, берет индивидуума за отправную точку и, в качестве возражение отношениям доминирования и подчинения, приводит доводы в пользу неавторитарных экономических форм, которые сохраняют индивидуальную экзистенциальную свободу мужчин и женщин». [Политика Индивидуализма, стр. 144].
Анархо-феминистки внесли большой вклад в понимание происхождения экологического кризиса и авторитарных ценностей иерархической цивилизации. Например, множество ученых феминисток утверждает, что власть над природой сравнима с доминированием над женщинами, которых повсеместно и во все времена идентифицировали с природой (См., например, Каролин Мерчант, Смерть Природы, 1980). Обе и женщины и природа — жертвы навязчивой идеи управления, которая характерна авторитарным системам. По этой причине, постоянно возрастающее число радикальных экологов и феминисток считают, что для достижения поставленных целей им необходимо бороться с иерархией.
Кроме того, анархо-феминизм напоминает нам не только о равноправии женщин и мужчин, но и об уважении различий полов. Другими словами, признание и уважение разнообразия также относится к женщинам и мужчинам. Слишком часто многие анархисты мужского пола полагают, что, потому что они (в теории) оппозиционно настроены к половой дискриминации, то они не являются женофобами на практике. Такое предположение ложно. Анархо-феминизм ставит вопрос соответствия между теорией и практикой на фронте социальной активности и напоминает нам всем, что мы должны бороться не только с внешними ограничениями но также и внутренними.
Для наших целей мы определим анархизм в культуре как продвижение антиавторитарных ценностей в те аспекты общества, традиционно считающиеся принадлежащими сфере «культуры», а не «экономики» или «политики» — искусство, музыка, театр, литература, образование, методы воспитания детей, сексуальная этика, технология и т.д.
Культура является анархической, если она преднамеренно критикует, ослабляет или ниспровергает традиционные культурные формы продвижения авторитарных ценностей и отношений, особенно доминирование и эксплуатацию. Таким образом, роман, который изображает зло милитаризма, можно считать анархической культурой, если это не просто описание ужасов войны и позволяет читателю увидеть, как милитаризм связан с авторитарными учреждениями (например, капитализмом и государством) или методами создания условий для диктатуры (например воспитание в традиционном патриархальном семействе). Джон Кларк считает, что анархическая культура «подразумевает развитие искусств, СМИ, и других изобразительных средств, которые критикуют различные аспекты системы эксплуатации и противопоставляют их системе ценностей, основанных на свободе и сообществе». [Анархистский подход: критика современной культуры, нравов и власти].
Развитие анархической культуры – необходиая составляюшая революции, потому что авторитарные ценности современного общества заложены в основе практически любых общественных отношений, а не только в политике и экономике. Следовательно, авторитарные ценности не могут быть уничтожены даже объединенной экономической и политической революцией, если она не сопровождается глубокими изменениями в психологии большинства населения. Психология молчаливого подчинения системе внедрялась в сознание масс (создавалась так называемая «структура характера», используя выражение Вильгельма Рейха) с помощью многочисленных псевдоуступок и процессов социализации общества, которые развивались вместе с патриархально-авторитарной цивилизацией в течение прошлых пяти тысяч или шести тысяч лет.
Другими словами, даже если бы капитализм и государство завтра были бы свергнуты, люди скоро создали бы новые формы власти на их месте. Власть, лидерство, правительство существуют для того, чтобы давать распоряжения и освободить от ответственности за свои действия индивидуумов, при таком положении покорная/авторитарная индивидуальность чувствуют себя наиболее комфортно. К сожалению, большинство людей боятся реальной свободы, и действительно, не знают, что с ней делать — как показывает длинная вереница неудавшихся революций и освободительных движений, в которых революционные идеалы свободы, демократии и равенства были преданы и были быстро созданы новая иерархия и правящий класс. Эти неудачи приписываются махинациям реакционных политических деятелей и капиталистов, а так же вероломству революционных лидеров; но реакционные политические деятели только привлекают последователей, потому что их авторитарные идеалы находят благоприятную почву для роста в сознании обычных людей.
Следовательно, предпосылка анархистской революции — подъем сознания, в котором люди постепенно узнавют покорные/авторитарные черты в себе, видят, как эти черты воспроизведены, чем они обусловлены, и понимают, как они могут быть смягчены или устранены через новые формы культуры, особенно новое воспитание детей и образование. Мы исследуем эту проблему более подробно в секции B.1.5 (Психологическая основа авторитаризма), J.6 (Анархистские методы воспитания детей.), и J.5.13 (Современная система образования).
Воззрения на анархистскую культуру разделяют почти все школы анархизма, считая подъем сознания существенной частью любого анархистского движения. Для анархистов важно «строить новый мир внутри старого» во всех сторонах нашей жизни и создание анархистской культуры — часть этой деятельности. Некоторые анархисты считают, что подъема сознания вполне достаточно самого по себе, и считают, что анархическая культура и является прямым действием и построением либертарных альтернатив в капиталистическом обществе. Анархизм — единственное движение, которое объединяет практику борьбы с просветительской работой, причем обе эти составлябющие взаимообеспечивают эффективность друг друга.
Большинство анархистов выступают против религии и отрицают существование Бога. Анархисты рассматривают религию как лживое и антигуманное, прикрывающееся благими намерениями, оправдание существования земной власти и рабства, но некоторые верующие смогли вывести из религии анархистские идеи и заключения. Подобно всем анархистам, религиозные анархисты совмещают оппозицию государству с критикой частной собственности и неравенства. Другими словами, анархизм не предполагает обязательность атеизма. Действительно, согласно Жаку Эллюлю, » библейская мысль приводит к анархизму, который является единственной ‘политической антиполитической’ позицией, соответствующей христианскими догматами». [Питер Маршал, Требуя Невозможного, стр. 75].
Есть много различных типов анархизма, вдохновленных религиозными идеями. Питер Маршал обращает внимание, что «анархические идеи ясно прослеживаются в Даоизме древнего Китая приблизительно с шестого столетия до нашей эры» и «Буддизм, особенно в его форме Дзэн… имеет… сильные либертарные тенденции». [Избр. произв. стр. 53, стр. 65]. Так же наблюдается некоторое сходство анархистских идей с Язычеством и Спиритуализмом. Однако религиозный анархизм в основном связан с христианством, на котором мы сконцентрируем здесь внимание.
Христианские Анархисты серьезно относятся к словам Иисуса своим последователям: «цари и правители имеют власть над людьми; позвольте нам не быть ни одним из Вас». Точно так же изречение апостола Павла «нет никакой власти кроме Бога», очевидно отосится и к государственной власти в обществе. Таким образом, истинный христианин должен понимать, что государство узурпирует власть Бога, и что (используя название известного произведения Л.Толстого) Царство Божие внутри Вас, а задача каждого индивидуума увидеть его в себе и развить.
Добровольная бедность Иисуса, его проповеди о развращяющем влиянии богатства на души людей, Библейская догма, что мир создан для людей, чтобы они могли наслаждаться, были взяты за обоснование социалистического критического анализа частной собственности и капитализма. Действительно, раннее христианство (которое можно было бы считать освободительным движением рабов, хотя потом оно и стало государственной религией) основано на принципе коммунистического разделения труда, идеи которого непрерывно проявлялись в движениях радикального христианства. (Библия выражала радикальные либертарные устремления угнетаемых, которые позднее реализовались в форме Анархизма и Марксизма). Сторонник равноправия священнослужитель Джон Бол так выражает идеи крестьянского восстания 1381 года в Англии:
«Когда жили Адам и Ева,
Кто же был тогда джентльменом?»
(Под джентльменом меется в виду землевладелец, помещик. Прим.пер.).
История христианского анархизма включает Ересь Свободного Духа в Средневековье, многочисленные крестьянские восстания анабаптистов в 16-ом столетии. Либертарные традиции Христианства прослеживаются в 18-ом столетии в письмах Уильяма Блэйка, американец Адам Боллоу делает анархистские выводы в своем прозведении Практиа христианского Социализма в 1854. Однако христианский анархизм окончательно оформился в отдельную ветвь анархистского движения в работе известного русского автора Льва Толстого.
Толстой относился к Библии серьезно и полагал, что истинный христианин должен выступать против государства. Из прочтения Библии Толстой сделал анархистские выводы: «управлять означает использовать силу, использовать силу означает делать другому человеку то, что ему не приятно, и то, что тот, кто использует силу, конечно, не хотел бы сделать себе. Следовательно, управление означает делать другим то, что мы не хотели бы, чтобы они делали нам, то есть поступать не по христиански». [Царство Божие внутри Вас, стр. 242].
По Толстому, истинный христианин должен воздержаться от управления другими. Из этого антигосударственного положения он, естественно, проповедовал самоорганизацию общества снизу: «Почему думают, что без чиновников люди не способны устроить свою жизнь, а Правительства могут устроить это и для себя, и для других?» [Анархистский Читатель, стр. 306].
Толстой проповедовал ненасильственное сопротивление притеснению, видя духовное преобразование индивидуумов ключом к созданию анархистского общества. Макс Неттлау говорил, «великая правда, подчеркнутая Толстым в том, что сила добра, порядочности, солидарности — все то, что называют любовью — ложь вне человека, и что эти чувства могут и должны быть пробуждены, развиты и осуществлены внутри нас«. [Краткая История Анархизма, стр. 251-2].
Подобно всем анархистам, Толстой выступал с критичкой частной собственности и капитализма. Подобно Генри Джорджу (чьи идеи, а так же идеи Прудона, оказали сильное влияние на его взгляды), он выступал против частной собственности на землю. Толстой считал, что «не будь помещичьей собственности на землю, которая позволяет держать неумеренно высокие цены на хлеб, люди не переполняли бы города, а свободно расселились по всей земле, которой есть все еще так много в мире». Кроме того, «борьбу [за собственность на землю] всегда ведут не те, кто работает на земле, но те, кто принимает участие в правительственном насилии, кто имеет власть». [Избр. произв. стр. 307]. Толстой считал, что для сохранения и защиты прав собственности на что-либо, непосредственно не использующееся человеком, необходимо государственное насилие. Собственность должна «защищаться традицией, общественным мнением, чувствами правосудия и справедливости, а не насилием». [Там же.]. Действительно, он утверждает что: «Десятки тысяч акров леса принадлежат одному человеку — в то время как рядом с ними тысячи людей умирают от холода, не имея дров для отопления – вот что такое защита частной собственности насилием. Такое же положениеи на фабриках, где несколько поколений рабочих обмануты, и все еще продолжают обманываются. Сотни тысяч бушелей зерна, принадлежат одному владельцу, который держит их, чтобы продать по тройной цене во время голода». [Там же.]
Толстой утверждал, что капитализм нравственно и физически разрушает человека, и что капиталисты по своей сути «рабовладельцы». Он считал невозможным для истинного христианина быть капиталистом, поскольку «эксплуататор — человек, доход которого состоит из ценностей, выжатых из рабочих, и чье благосостояние основано на принудительном, неестественном труде». поэтому «он жертвует человеческими жизнями ради собственной прибыли». [Царство Божие внутри Вас, стр. 338, стр. 339]. Неудивительно, что Толстой рассматривал кооперативы как «социальную деятельность, в которой совесть и самоуважение человека, который не хочет применять насилие, разрешает принять участие». [Процитировано Питером Маршолом, Избр. произв. стр. 378].
Отказываясь от насилия, Толстой отвергает государственную и частную собственность и проповедует пацифистскую тактику для прекрашения насилия в обществе и создания справедливого общества. По словам Неттлау, Толстой «предлагал… сопротивление злу; и к одному из способов сопротивления — активной силой — он добавил другой: сопротивление через неповиновение, пассивную силу». [Избр. произв. стр. 251]. На модель свободного общества Толстого явно повлияли крестьянский быт в России, работы Кропоткина (Поля, Фабрики и Цеха), Прудона и неанархиста Генри Джорджа.
Идеи Толстого оказали сильное влияние на Ганди, вдохновили его и всех жителей страны использовать ненасильственное сопротивление, чтобы освободить Индию от британского гнета. Кроме того, видение Ганди свободной Индии как федерация крестьянских коммун аналогично анархистскому видению Толстого свободного общества (хотя мы должны подчеркнуть, что Ганди не был анархистом). Также идеи Толстого (и Прудона) оказали сильное влияние на развитие Католической Группы Рабочих в Соединенных Штатах, Дороти Дей убежденный христианский пацифист и анархист основал газету Католический Рабочий в 1933 году. Влияние Толстого и религиозного анархизма может также быть замечено в движении Освободительного Богословия в латинской и Южной Америке, которые объединили христианские идеи с социальной активностью рабочего класса и крестьянства (хотя мы должны обратить внимание, что Освободительное Богословие более опиралось на государственные социалистические идеи, а не анархистские).
В странах, где Церковь практически имеет политическую власть (в Ирландии, некоторых странах Южной Америки, в конце девятнадцатого и начале двадцатого столетия в Испании и т.д.), анархисты решительно антирелигиозны, потому что именно Церковь подавляет инакомыслие и классовую борьбу. Большинство анархистов — атеисты (и соглашаются с Бакуниным, что, если Бог и существует, то необходимо его отменить для освобождения человечества), но есть и небольшое количество анархистов, которые делают анархистские выводы из религии. Некоторые анархо-социалисты считают Толстовский пацифизм догматическим и чрезвычайным, видя потребность (иногда) насилия, чтобы сопротивляться большему злу. Однако, большинство анархистов согласны с Толстым в необходимости преобразовании индивидуальных ценностей как ключевого аспекта создания анархистского общества и в важности отказа от широкого применения насилия. (Хотя, мы должны подчеркнуть, что редко когда анархисты полностью отклоняют использование насилия для самозащиты, когда никакой другой альтернативы уже нет).
Историк Джордж Ричард Эйзенвейн классифицирует понятие «анархизм без прилагательных» в самом широком смысле этого слова как «ненаписанную через дефис форму анархизма, то есть доктрину без любых ярлыков квалификации типа коммунизм, коллективизм, мутуализм или индивидуализм. Для других… [это] просто учение, которое допускет сосуществование различных анархистских школ». [Анархистская Идеология и Движение Рабочего класса в Испании, 1868-1898, стр. 135].
Автором выражения считается кубинец Фернандо Таррида дель Мармол, который использовал его в ноябре 1889 года в Барселоне. Он употребил его в послании анархо-коммунистам и анархо-коллективистам Испании, которые в то время спорили о достоинствах и недостатках своих двух теорий. Термин «анархизм без прилагательных» был попыткой ввести большую терпимость между анархистскими школами и давал ясно понять, что анархисты не должны предвзято относиться к другим анархистским экономическим теориям. Таким образом экономические предпочтения анархистов должны иметь «вторичную ценность» по сравнению с отменой капитализма и государства, со свободным экспериментом свободного общества.
Таким образом, теоретическое определение, известное как «anarquismo sin adjetives« («анархизм без прилагательных») было одним из побочных продуктов интенсивных дебатов внутри анархического движения. Источники этого спора могут быть найдены в развитии анархо-коммунизма после смерти Бакунина в 1876. Несколько отличный от анархо-коллективизма (как может быть замечено в известной работе Джеймса Гуиллома » Построение Нового Социального Порядка» коллективисты действительно понимали, что их экономическая система развилась в свободный коммунизм) анархо-коммунизм развивался, углублялись и развивались идеи Бакунина также, как Бакунин развил, углубил и обогатил Прудона. Дальнейшее развитие анархо-коммунизма связано с такими анархистами как Элиз Реклюс, Карло Кафьеро, Эррико Малатеста и (наиболее основательно) Петр Кропоткин.
Анархо-коммунизм бысторо заменял анархо-коллективистские идеи и вскоре стал основной анархистской школой в Европе, кроме Испании. Здесь главной проблемой был не вопрос коммунизма (хотя для Рикардо Меля это играло роль), но вопрос модификации имеющейся стратегии и тактики применительно к анархо-коммунизму. В это время (1880-ые годы), анархо-коммунисты даже пытались противопоставлять анархистские ячейки профсоюзному движению (но Кропоткин их не поддержал, поскольку он видел важность вооруженных организаций рабочих) так как профсоюзы могут дезорганизовать анархическое движение. Неудивительно, что такое изменение в стратегии и тактике вызвало широкие обсуждения среди испанских коллективистов, которые настоятельно поддерживали организацию рабочего класса и борьбу.
Этот конфликт скоро распространение за пределы Испании и обсуждался на страницах журнала Ла Перевольта в Париже. Это побудило мнногих анархистов согласиться с аргументом Малатеста, что «не стоит устраивать борьбу из-за гипотез». [Макс Неттлау, Краткая История Анархизма, стр. 198-9]. Через какое-то время, большинство анархистов согласилось с Неттлау, что «мы не можем предвидеть экономическое развитие будущего» [Избр. произв. стр. 201], и предложил, прежде всего, заняться разработкой общих идей анархизма (оппозиция капитализму и государству), а не проводить свое время в бессмысленных дебатах, посвященных различному видению того, как свободное общество будет функционировать. Со временем большинство анархо-коммунистов поняло, что игнорирование рабочего движения гарантировало, что их идеи не достигали рабочего класса, в то время как большинство анархо-коллективистов осознавало свою приверженность анархо-коммунистическим идеалам и их введению до, а не после революции.
Точно так же в Соединенных Штатах проходили интенсивные дебаты между анархо-индивидуалистами и анархо-коммунистами. Бенджамин Таккер утверждал, что анархо-коммунизм не является анархизмом, в то время как Джон Мост говорил тоже самое об идеях Таккера. Анархисты Mella и Tarrida выдвинули идею терпимости между анархистскими школами, их поддержала Вольтерин де Клер, которая предложила всем «называть себя просто ‘Анархист’, и призвала всех стать подобно Малатеста ‘Анархистами без Прилагательных’, высказав точку зрения, что после отмены государства будеут проводиться много различных экспериментов, которые и смогут найти оптимальную форму будущего общества». [Питер Маршал, Требуя Невозможного, стр. 393].
Это обсуждение оказало сильное влияние на анархистское движение, известные анархисты, такие как де Клер, Малатеста, Неттлау и Реклюс принимали участие в разработке общепринятых идей анархистского движения, воплощенных в выражении «анархизм без прилагательных» (см. Неттлау Краткая История Анархизма, стр. 195 — 201). Это преобладающая позиция в современном анархистском движении, поддерживаемая подавляющим большинством анархистов, признающая равное право представителям различных течений называться «анархистами» и сохранять при этом свои собственные взгляды, отдавать предпочтения той или иной анархистской теории, выдвигать аргументы против других типов анархизма. Однако, мы должны подчеркнуть, что различные формы анархизма (коммунизм, синдикализм, религиозный и т.д) не взаимоисключающие, и не обязательно поддерживать один и ненавидеть другие. Эта терпимость отражена в выражении «анархизм без прилагательных».
Некоторые «анархо» — капиталисты попытались использовать терпимость, присущую «анархизму без прилагательных», чтобы утверждать, что их идеология должна быть принята как часть анархического движения. Прежде всего, они говорят, анархизм направлен против государства, а экономика имеет вторичное значение. Однако, такое использование термина «анархизм без прилагательных» является с их стороны фальсификацией, поскольку во время обсуждения экономиеской составляющей анархизма рассматривались только антикапиталистические (социалистические) модели. Другими словами, было решено, что капитализм надо ликвидировать наряду с государством, а затем провести свободные эксперименты. Другими словами, борьба против государства является только частью более широкой борьбы против притеснения и эксплуатации и не может вестись изолированно от этих более широких целей. «Анархо» — капиталисты не добиваются отмены капитализма наряду с государством, следовательно, они не анархисты, так что понятия «анархизм без прилагательных» и просто «анархизм» к ним не относятся (см. Раздел F о том, почему «анархо» — капитализм не является анархизмом).
Джерард Винстанлей («Закон Свободы», 1652) и Уильям Годвин («Исследование о политической справедливости и ее влиянии на всеобщую добродетель и счастье», 1793) начали разрабатывать философию анархизма в XVII и XVIII веке. Но только во второй половине 19-ого столетия анархизм появился как последовательная теория с систематической, развитой программой. Эта работа была главным образом начата четырьмя людьми: — немец, Макс Штирнер (1806-1856), француз, Пьер-Джозеф Прудон (1809-1865), и два русских — Михаил Бакунин (1814-1876) и Петр Кропоткин (1842-1921). Они взяли за основу идеи рабочего класса и выразили их в письменной форме.
Рожденный в атмосфере немецкой романтичной философии, анархизм Штирнера (сформулированный им в работе «Эго и Его Собственный») был чрезвычайной формой индивидуализма или эгоизма, который поместил уникального индивидуума выше всего — государства, собственности, закона или обязанностей. Его идеи остаются краеугольным камнем анархизма. Штирнер своим критическим анализом капитализма и государственного социализма заложил основы анархо-коммунизма и анархо-индивидуалиизма.
Вместо капитализма, Макс Штирнер предлагает «союз эгоистов» как свободную ассоциацию индивидуумов, которые сотрудничают на равных, чтобы максимизировать свою свободу и удовлетворить желания (включая эмоциональные — для «общения», как Штирнер назвал их). Но индивидуализм Штирнера не имеет конкретной программы преобразования общества.
Первым назвал себя анархистом П.-Ж. Прудон. Его теории мутуализма и федерализма сильно повлияли на развитие анархизма как массового движения и объяснили, как анархистский мир может функционировать и существовать. Идеи Прудона стали источником для дальнейшего развития и анархо-социализма и анархо-индивидуализма, каждой фразой подчеркивающие различные аспекты мутуализма. Основные работы Прудона: «Что такое собственность? или Исследование управления об основах права» (1840), «Экономические противоречия, или Философия нищеты» (2 тома, 1846), «Исповедь революционера» (1849), «Общая идея революции XIX столетия» (1851), «О федеративном принципе и о необходимости возрождения революционной партии» (1863 год).
Михаил Бакунин, центральная фигура в развитии современной анархистской мысли, подчеркнул роль коллективизма, массового восстания и непосредственного восстания в создании свободного, бесклассового общества. Он также подчеркнул социальный характер человеческой индивидуальности, отклоняя абстрактный индивидуализм либерализма как опровержение свободы. Его идеи становятся доминирующими в 20-ом столетии среди многочисленных групп радикального рабочего движения. Многие его идеи почти идентичны тому, что позже назвали синдикализмом. Идеи Бакунина оказали сильное влияние на многие движения, особенно на революцию в Испании. Его работы — «Реакция в Германии», «Философские рассуждения о божественном призраке, о действительном мире и человеке», «Федерализм, социализм и антитеологизм», «Государственность и анархия», «Бог и государство», «Кнуто-германская империя и Социальная Революция» и многие другие.
Петр Кропоткин, выдающийся ученый, провел сложный и детализированный анархистский анализ современных условий, направленный на обоснование будущего общества – анрхо-коммунизм — который продолжает быть наиболее широко применимой теорией среди анархистов. Он идентифицировал взаимопомощь как лучшеие средство для развития индивидуумов, указывая, что соперничество не способствует развитию человека (и других видов живых существ). Его основные работы «Записки революционера», «Речи бунтовщика», «Хлеб и воля», «Поля, фабрики и мастерские», «Взаимная помощь среди животных и людей», «Современная наука и анархия», «Этика». Всего Кропоткиным написано свыше двух тысяч работ.
Теории, предложенные этими «классиками анархизма» во многом взаимосвязаны и дополняют друг друга, так как в некоторой степени относятся к различным уровням социальной жизни. Индивидуализм имеет отношение к нашей частной жизни: только признавая уникальность и свободу других людей, формируя союзы с ними, можем мы защищать и максимизировать нашу собственную уникальность и свободу; мутуализм касается наших общих отношений с другими людьми: взаимно работая и сотрудничая, мы гарантируем, что мы не работаем на других. Производство при анархизме было бы коллективное, где люди работают вместе для достижения своих собственных интересов, а более широкие политические и социальные решения будет достигнуты анархо-коммунистическими методами.
После смерти Кропоткина анархистские идеи не прекратили своего развития. И при этом они не являются результатом творчества только этих шести человек. Анархизм — по самому своему характеру — теория, которая не может быть создана и развита одним человеком или узким кругом лиц. Вклад в развитие анархизма внесло такое множество людей, что перечислить всех в рамках этого произведения практически невозможно, поэтому мы можем здесь упомянуть только о немногих.
Эмма Голдман и Александр Беркман были наиболее заметными анархистскими мыслителями и активистами в США. Голдман объединила эгоизм Штирнера с коммунизмом Кропоткина в страстную и мощную теорию, которая взяла лучшее из обоих. Также она поместила анархизм в центр теории феминизма (см. «Анархизм и Другие Эссе» и «Речи Красной Эммы»). Александр Беркман, соратник и спутник жизни Эммы, написал классическое введение в анархистские идеи под названием «Коммунистический Анархизм» (также известное как «Азбука Анархизма»). Его и Голдман американское правительство выслало в Россию после революции 1917 года, поскольку их считали слишком опасными, что бы разрешить им остаться на «земле свободных». Вольтерин де Клер также съиграла важную роль в развитии американского анархистского движения, обогатив и американскую и международную анархистскую теорию своими статьями, поэмами и речами. Ее основные работы – «Анархизм и американские Традиции» и «Прямое Действие».
В Италии, с ее мощным и напористым анархистским движением, так же есть анархистские теоретиков. Эррико Малатеста более 50 лет посвятил борьбе за анархизм во всем мире, его письма – одни из лучших в анархистской теории. (См. «Анархическая Революция» и «Малатеста: Жизнь и Идеи», под редакцией Вернона Ричардса). Луиджи Гальеани разработал антиорганизационную позицию анархо-коммунизма, основная идея которой в том, что «Коммунизм — просто экономическая основа, при которой индивидуум имеет возможность управлять собой и выполнять свои функции» [Конец Анархизма?]. Камило Бернери, прежде чем был убит Коммунистами во время испанской Революции, продолжил традицию критического и практического анархизма Италии.
Бесспорным «королем» анархо-индивидуализма считается Бенджамен Таккер. Таккер в работе «Вместо Книги» использовал весь свой интеллект и остроумие, чтобы напасть на всех, кого он считал врагами свободы (главным образом на капиталистов, но также и на некоторых анархо-социалистов!). Идеи Таккера впоследствии развил Лоренс Лабади, который поднял анархо-индивидуалистский факел после смерти Таккера, полагая что, «что свобода в каждой прогулке жизни — самое лучшее средство подъема человечества к более счастливому состоянию».
Несомненно, русский Лев Толстой — самый известный автор, связанный с религиозным анархизмом и имевший самое большое воздействие на распространение духовных и пацифистских идей в рамках этого течения. Сильное влияние его идеи оказали на таких известных людей как Ганди, Католическую Группу Рабочих, Дороти Дей. Толстой представил радикальную интерпретацию Христианства, которая подчеркнула индивидуальную ответственность и свободу выше бессмысленного авторитаризма и иерархии, которая так присуща Христианской Церкви. Работы Толстого, а так же работы другого радикального либертарного христианина Уильяма Блэйка, вдохновили многих Христиан к либертарному пониманию откровений Иисуса, которые были скрыты господствующими церквями. Таким образом, христианский Анархизм считает, что «Христианство в истинном смыслеэтого слова предполагает отсутствие власти». (Л. Толстой, «Царство Божие внутри Вас» и Уильям Блэйк и Питер Маршал: «Призрачный Анархист»).
Позже, Ноам Хомский («Сдерживание Демократии», «Необходимые Иллюзии», «Старое и Новое» и другие) и Мюррей Букчин («Анархизм Постдефицита», «Экология Свободы», «К Экологическому Обществу», «Перестроить Общество») выдвинули социальное анархистское движение на передний план политической теории и анализа. Работы Букчина поместили анархизм в центр экологического движения и разоблачили происки тех, кто стремился мистифицировать или развратить экологическое движение. Колин Вард в «Анархии в Действии» и других произведениях обновил «Взаимную Помощь» Кропоткина, раскрывая и документируя анархический характер каждодневной жизни людей даже в пределах капиталистического общества. Его работа подчеркивает важность коллективного самоусовершенствования и социального управления совместным проживанием людей и критикует зло, которое несут в себе приватизация и национализация.
Мы могли бы долго продолжать; есть еще много авторов, которых можно упомянуть. Но помимо них есть тысячи «обычных» анархистов — бойцов, которые никогда не писали книг, но чей здравый смысл и активность поднимали дух восстания в обществе и помогали строить новый мир. Как сказал Кропоткин, «анархизм произошел среди людей, и он сохранит свою живучесть и творческую силу, пока он остается движением людей».
КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ АНАРХИЗМА В XIX — XX ВЕКАХ*.
* На наш взгляд, этот раздел просто обязательно дополнить сведениями по истории развития анархических учений. Поэтому мы решили привести здесь работу Петра Рябова.
Слово «анархизм», как правило, вызывает у людей старшего поколения примерно одни и те же ассоциации: матросы, непременно пьяные, черный флаг с черепом и костями, загадочная и «нелепая» фраза: «Анархия — мать порядка!». У молодежи свои ассоциации: Егор Летов с анархическим значком на груди и с песней: «Убей в себе государство!» и панки, подражающие своим кумирам и рисующие на заборах букву А в круге. Да, все это в какой-то мере имеет отношение к анархизму, но… При этом как-то забывается, что анархизм — это, прежде всего влиятельное, отнюдь не карикатурное, направление, существующее уже два века и выдвинувшее целое созвездие ярких теоретиков и практиков, направление, без знания о котором не поймешь многих событий всемирной и русской истории. Направление, без которого будущее развитие человечества не представляется возможным. Многие ли знают о том, например, что День международной солидарности трудящихся — Первое мая — отмечается в память о казненных в Чикаго анархистах? Что решающий вклад в разгром войск Деникина и Врангеля внесли повстанческие отряды Махно? Что Лев Толстой, о котором в школе традиционно говорится лишь как о «зеркале русской революции», был горячим противником государственности? Что Сакко и Ванцетти, которых в Советском Союзе любили называть колхозы и улицы, были анархистами? Что автор «Интернационала» парижский коммунар Эжен Потье также был именно анархистом? Что, прежде чем стать большевиками, Дмитрий Фурманов и Григорий Котовский также прошли через участие в анархическом движении? Понятно, почему в общественном сознании и в годы власти КПСС, и в нынешние времена существует гротескный и туманный образ анархизма и анархии? Никакой власти не может быть симпатичен анархизм, то есть безвластие, а потому все правительства во всех странах всегда не жалеют мрачных красок, пугая населения »пагубной анархией». К анархизму можно относится по-разному. И все же многих реалий — и исторических, и современных — не понять, если не попытаться объективно и непредвзято взглянуть на это движение и течение общественной мысли.
Элементы анархического мировоззрения, отдельные философские идеи протоанархического характера насчитывают много веков. Стремление к полной свободе личности в свободном обществе, отрицание власти и эксплуатации проходит через различные цивилизации и эпохи. Эту тенденцию, представленную античными софистами и киниками, китайскими даосами, средневековыми европейскими анабаптистами и русскими духоборами, английским диггером Дж. Уинстенли, французским писателем Франсуа Рабле, русским еретиком Ф.Косым, французским мыслителем конца 18 века С.Марешалем и другими, можно охарактеризовать именно как протоанархизм. Однако анархизм в собственном смысле этого слова, несомненно, порожден реалиями Нового времени. Лишь с конца XVIII столетия, когда Европа вступила в эпоху великих революций, способствовавших утверждению человеческой индивидуальности и крушению основ традиционного общества, постепенно оформляется анархизм — сначала как философское учение, а затем как важная часть революционного, освободительного движения. Анархизм, на мой взгляд, стал реакцией на достижения и неудачи Великой Французской революции: манящий идеал свободы, равенства и братства обернулся новым буржуазным отчуждением; парламентская демократия не принесла желанного освобождения личности и выражения народных интересов. Анархизм окончательно сформировался и самоидентифицировался в 1830-1840-е гг. — в борьбе и полемике с двумя другими влиятельными течениями, также порожденными Французской Революцией — буржуазным либерализмом и государственным социализмом. Если первый подчеркивал значение политической свободы гражданина (впрочем, признавая необходимость сохранения, хотя и предельно
минимизированного, государства), то второй поднимал на щит социальное равенство, считая инструментом его осуществления тотальную государственную регламентацию. Девизом же анархизма, боровшегося на оба фронта, можно считать знаменитые слова Михаила Бакунина: «Свобода без социализма есть привилегия и несправедливость… Социализм без свободы есть рабство и скотство»/1/.
Первыми глашатаями анархизма выступили англичанин Вильям Годвин (1756-1836) и немец Макс Штирнер (Иоганн Каспар Шмидт; 1806-1856). В книге Годвина «Исследование о политической справедливости и ее влиянии на всеобщую добродетель и счастье» (1793) и в работе Штирнера «Единственный и его собственность» (1844) были резко обозначены контуры анархического мировоззрения. Оба мыслителя сформулировали такие важнейшие постулаты анархизма, как необходимость уничтожения государства, децентрализации общественной жизни и производства, противоположность интересов общества и государства и т.д. Однако взгляды упомянутых теоретиков анархизма совпадали далеко не во всем. Годвин исходил из тезиса о доброй природе человека, на которую дурно влияют государственные институты, и предложил анархо-коммунистическую программу социальных преобразований. В центре построений Штирнера — уникальная личность, Единственный; эту личность нельзя свести к каким-либо социальным ролям и проявлениям. Немецкий мыслитель призывал человека низвергнуть надличностные (идеологические) фетиши и деспотические учреждения, осознать свои истинные интересы и, соединяясь с другими — тоже единственными — личностями, начать борьбу за свое освобождение. Годвин, оставаясь приверженцем идей Просвещения, еще верил в великую силу слова, в возможность преобразовать общество путем пропаганды. Штирнер уже не считал возможным надеяться на «добрую волю» правительств и буржуазии. Он признает необходимость рабочих забастовок, экспроприации собственности и создания свободного «союза эгоистов». Однако акцент в книге немецкого мыслителя делается не на проповеди социальной революции, а на призыве к «восстанию личности». Так сразу обозначились два направления анархической мысли — философски-индивидуалистическое, подчеркивающее уникальность отдельной личности, и социологически-коммунистическое, делающее упор в основном на построении свободного и справедливого общества. При этом воззрения Годвина и Штирнера дополняют друг друга. Возникшие впоследствии многочисленные анархические течения основывались на различных вариантах сочетания и совмещения стремлений к индивидуальной свободе и к социальной справедливости. И Годвин, и Штирнер были одинокими мыслителями, стоящими отнюдь не в центре общественной жизни. Ни тот, ни другой еще не употребляли применительно к своим взглядам наименования «анархизм».
«Отцом анархизма» нередко называют выдающегося французского мыслителя Пьера Жозефа Прудона (1809-1865). Сын крестьянина, самоучка, проведший жизнь в тяжелом физическом труде и крайней бедности, Прудон был одним из немногих вождей социалистического движения XIX в., которые, говоря о благе народных масс, сами были непосредственно представителями и выразителями интересов трудового народа. С именем Прудона связаны самоидентификация анархизма, разработка его основных социальных идей, распространение анархизма в массах, превращение его в одну из самых влиятельных идейных сил XIX столетия. Ученый и публицист, издатель газет и депутат Национального собрания, участник революции 1848 г. и отважный критик французских властей, проведший свои последние годы в эмиграции, Прудон написал множество книг и статей, из которых наиболее известны работы «Что такое собственность?» (1840), «Система экономических противоречий, или Философия нищеты» (1846), «Исповедь революционера» (1849) и «О политической способности рабочих классов» (1865). В воззрениях Прудона, как и в его жизни, соединялось немало противоречивых черт и, казалось бы, несочетаемых качеств: личная скромность и склонность к мессианству, революционность провозглашавшихся целей и приверженность к реформистским средствам, вольнолюбие в общественной жизни и крайняя патриархальность в семейном быту. Отстаивая индивидуальную свободу, Прудон одновременно писал работу «Порнократия, или Женщины в настоящее время», выступая против женской эмансипации и обосновывая тезис об извечном неравенстве полов. Передовой консерватор, реформистский революционер, оптимистический пессимист — таким предстает этот человек, которого А.И.Герцен называл «действительным главой революционного принципа во Франции» и «одним из величайших мыслителей нашего века». На протяжении всего своего пути Прудон плыл «против течения», вызывая ненависть и со стороны власть имущих, и со стороны «передовых» буржуазных республиканцев-якобинцев и социалистов-государственников. Вот что заявляет Прудон в предполагаемом диалоге со своим читателем в книге «Что такое собственность?»: «… вы демократ? — Нет. — Как, неужто вы монархист? — Нет. — Конституционалист? — Боже сохрани! — Ну, значит, вы аристократ. — Вовсе нет! — Так вы желаете установления смешанного правительства? — Еще раз нет! — Да кто же вы, наконец? — Я анархист! — Я понимаю вас, вы иронизируете по адресу правительства. — Вовсе нет: то, что я сказал, составляет мое серьезное и глубоко продуманное убеждение; хотя я большой приверженец порядка, тем не менее я в полном смысле слова анархист» /2/. Этим эпатирующим заявлением Прудон впервые вводит слова «анархия, анархизм», не как ругательные, бранные выражения, но как самоназвание нового течения мысли. Со словом анархия — безвластие — случилось тоже, что случалось не раз до и после этого, например, со словами «киники» (собаки), «санкюлоты» (люди без штанов), «гезы» (разбойники) — когда слово, изначально бывшее в устах оппонентов обвинением и оскорблением, с достоинством принималось обвиняемыми в качестве самохарактеристики. И Прудон поясняет свою мысль: «власть человека над человеком, какую бы форму она ни принимала, есть угнетение. Высшая степень совершенства общества достигается в соединении порядка с анархией, т.е. в безвластии» /3/. Большой любитель парадоксов и эпатажа, Прудон высказал и обосновал два афоризма: «Собственность — это кража» и «Анархия — мать порядка!». Показав неразрывную связь власти и эксплуатации, Прудон «восстал против двух крайностей» — крайности «частной собственности» и «коммунизма», выдвинув в противовес им идею трудовой собственности, то есть собственности человека на продукт произведенного им труда. Прудон выступал за общество, в котором «все пользуются плодами своего труда, когда богатства и состояния, возможно, более уравнены и когда каждый работает» /4/. Прудон был противником государственного насилия в любых формах: будь то конституционная монархия Луи Филиппа, бонапартистская империя, якобинская республика или революционная диктатура. Проанализировав опыт революции 1848 г., Прудон сделал вывод: революция несовместима с государством, а попытки реализовать утопии приверженцев государственного социализма (Луи Блана, Огюста Бланки и других), рассчитывавших овладеть властью и использовать ее как инструмент преобразований, ведут только к победе реакции и к поражению революции. Если у Штирнера и Годвина, мало известных широкой публике, анархический идеал носил по преимуществу абстрактно-философский характер, а критика государства явно преобладала над конструктивными идеями, то Прудон развил и популяризировал, применительно к жизненной конкретике, анархическое мировоззрение, во многом воспитав европейское общественное движение и подготовив появление поколения парижских коммунаров. Задачей социализма в XIX в. Прудон считал достижение реального социального равенства и обеспечение реальной свободы (т.е. преодоление власти государства над человеком). Прудон избегал абстрактных схем, не занимался прожектерством, а стремился изучить и оценить уже существовавшие тенденции. Он говорил: «Я не предлагаю никакой системы; я требую уничтожения привилегий и рабства, я хочу равноправия… Предоставляю другим дисциплинировать мир» /5/. Государственной власти, иерархии, централизации, бюрократии и государственному праву Прудон противопоставил принципы федерализма, децентрализации, взаимности (мютюэлизма), свободного договора и самоуправления. Характеризуя современное общество, Прудон писал о круговой поруке буржуазии и власти, рынка и монополии: сочетание государственной централизации, чудовищных налогов и крупных монополий — с безудержной конкуренцией, пронизанной «духом несолидарности и корысти». Во имя свободы Прудон нападал на государство, во имя равенства — на собственность. Прудон показал, что политическая свобода невозможна без экономического обеспечения и без децентрализации управления, ликвидации всемогущей центральной власти: «То, что называют в политике властью, — писал он, — аналогично и равноценно тому, что в политической экономии называют собственностью; эти две идеи равны друг другу и тождественны; нападать на одну — значит нападать на другую; одна непонятна без другой; если вы уничтожите одну, то нужно уничтожить и другую — и обратно»/6/. Исходя из этого, Прудон так формулировал собственное кредо: «Итак, то самое, что на экономическом языке называется нами взаимностью или взаимным обеспечением, в политическом смысле выражается словом федерация. Этими двумя словами определяется вся реформа наша в политике и в общественной экономии»/7/. Вопреки принятым тогда (да и сейчас) взглядам, Прудон показывает, что не на основании государственной регламентации и централизации, но лишь на основе широчайшей и полной свободы личности, лишь в результате осознания людьми своих интересов и их взаимного согласования возможны истинная анархия, настоящий порядок и реальное единство. Лишь свобода — здоровая и прочная основа единства общества, тогда как государство, декларируя стремление к «порядку» и общественному единству, на деле лишь убивает и жизнь, и общество, и личность, и приводит к внутренним расколам и конфликтам. Наряду с «правительственным предрассудком», Прудон отрицает и веру в партии, ведущие между собой ожесточенную борьбу за власть: «…все партии, без исключения, поскольку они добиваются власти, суть разновидности самодержавия… Долой партии! Долой власть! Полная свобода человеку и гражданину» Таково, в трех словах, вся наша политическая и социальная вера»/8/. Арсенал средств борьбы, предлагаемых Прудоном, довольно скуден: организация в рамках существующего общества учреждений, основанных на принципе «взаимности» и вытесняющих структуры старого общества, пропаганда анархических идей и гражданское неповиновение власти. Впоследствии анархисты дополнят этот арсенал идеей вооруженного восстания, так и идеей всеобщей захватной стачки. Продолжая традиции Просвещения, Прудон наивно верил в то, что, открыв миру »вечную Истину и Справедливость», он тотчас уничтожит существующую ложь и несправедливость. Однако вера в прогресс парадоксально сочеталась у Прудона с глубоким пессимизмом в оценках современности. Подобно русским народникам (на которых, кстати сказать, его идеи оказали колоссальное влияние), Прудон принадлежит к тому направлению в социализме, которое не принимало наступающую индустриальную эпоху (с ее структурами, ценностями, моралью), но опиралось на элементы традиционного общества: общину, традиционную мораль — стремясь трансформировать их в либертарно-социалистическом духе. Для этого направления характерен особый акцент на этическом моменте, глубокие и горькие пророчества в отношении грядущего общества-фабрики (с которым, например, марксисты всецело связывали свои оптимистические надежды на переход к социализму), но, вместе с тем, и определенная слепота, консерватизм и наивность. Стремясь избежать таких отрицательных последствий индустриализма, как одностороннее и уродливое развитие работников, стирание личности, казарменный деспотизм фабрики, Прудон в качестве выхода предлагал ассоциацию, кооперацию, сохраняющую свободу при соединении усилий трудящихся. В центре всего учения Прудона стоит принцип «равновесия» и «идея справедливости» — таков своеобразный мировоззренческий стержень, несущий на себе всю конструкцию его пестрых, разнообразных и часто меняющихся взглядов. Именно вера в Справедливость, будучи основным мотивом прудоновского учения, придает яркий этический характер всем социальным построениям Прудона. Принцип свободы отдельной личности, священный для Прудона, как и для всех анархистов, неразрывно связан для него с солидарностью людей, на которой основываются выдвинутые и развитые им принципы взаимности, федерализма и свободного договора. Мыслитель стремится к равновесию между общественными субъектами, предлагая федерализм в качестве удобной модели согласования всех интересов без подавления кого бы то ни было — личности, общины, города или нации. Порядок через свободу, единство через многообразие, сохранение суверенности всех субъектов при балансе их интересов — такова центральная идея прудоновского социального идеала. Выступая защитником свободы, как общества, так и личности, Прудон отстаивает необходимость уничтожения государственной централизации, фикции «выборов», паразитической касты чиновников и военных, обличает навязанные личности законы, на принятие которых эта личность не давала никакого согласия: «Как согласовать местную инициативу с преобладанием центральной власти? Общую подачу голосов с чиновничьей иерархией? Принцип, что никто не обязан повиноваться закону, если сам не давал согласия на него, с правом большинства?/9/. Будучи противником буржуазного общества и неограниченной конкуренции, Прудон не стремился заменить их государственно-социалистической казармой и тотальной регламентацией. Говоря об «основном принципе верховности общего и подчиненности личного элемента» у всех социалистов-государственников (от Платона до Томаса Мора и Луи Блана), Прудон разъясняет: «Эта система коммунистическая, правительственная, диктаториальная, авторитарная, доктринерная, она исходит из того принципа, что личность существенно подчинена обществу; что только от общества зависят жизнь и права отдельного лица; что гражданин принадлежит государству, как дитя — семейству; что он находится вполне в его власти … и обязан ему подчиняться и повиноваться во всем»/10/. Основываясь на «принципе равновесия», Прудон отстаивал и права общества, и права личности, отрицая как эгоистические, так и деспотические крайности. Чтобы избежать их, французский анархист рекомендовал разрушить государственную власть и социальную иерархию, заменив их добровольным союзом свободных личностей, общин и местностей. «Общество должно рассматривать не как иерархию должностей и способностей, а как систему равновесия свободных сил, где всем гарантированы одинаковые права, с условием нести одинаковые обязанности, равные выгоды за равные услуги. Следовательно, эта система существенно основана на равенстве и свободе, она исключает всякое пристрастие к богатству, рангам и классам»/11/. Государственному закону Прудон противопоставляет свободный договор. Только лица, заинтересованные в каком-либо вопросе, имеют право заключать между собой договор, брать на себя определенные обязанности выполнять их. Различие между государственными законами и свободным договором очевидно: «Что могут представлять собой законы для того, кто хочет быть свободным и чувствует себя способным к этому? …Я ограждаю себя от всякого принуждения, изданного насчет меня, мнимо нужным начальником… Для того чтобы я был свободным, исполнял только свой собственный закон и лишь самому себе повелевал, здание общества должно быть построено на идее договора… Если я с одним или несколькими своими согражданами веду переговоры насчет какого-нибудь предмета, то ясно, что для меня моя воля закон; когда я исполняю условленную обязанность, я сам для себя правительство»/12/. Если общественный договор по Ж.Ж.Руссо означал всеобщий отказ от свободы и суверенности в пользу всемогущего Суверена — Государства, которое становилось единственным субъектом социальной жизни, то у Прудона, напротив, договор расширял свободу граждан и, согласуя их интересы, полностью сохранял их суверенитет, интегрируя социальные силы, сочетая личное и общее, интересы и справедливость, индивидуализм и альтруизм. Прудон (и вслед за ним, в частности, Герцен, Бакунин и другие русские народники) опирается в своих построениях на общинное самоуправление, противопоставляет союз вольных общин и ассоциаций деспотизму государства. Суверенные субъекты: личности и общины, взаимно заключают договор, согласовывают свои действия, исходя из своих интересов и сохраняя во всей полноте самоуправление и независимость, так что объем полномочий, передаваемых ими через своих делегатов «наверх», незначителен и убывает, а не возрастает, с каждой более высокой ступенью — на смену централизованному государству приходит самоуправляющееся федеративное общество.
Несомненно, Франция буквально выстрадала прудоновские идеи федерализма и свободного договора — ибо на протяжении почти столетия: от Руссо и Робеспьера до Парижской Коммуны, борьба государственного централизма против местного самоуправления была одним из важнейших факторов революционного процесса. Бюрократия — республиканская, императорская, королевская — тяжелым бременем давила местные вольности, диктовала из центра свою непререкаемую волю и навязывала свою власть бунтующим провинциям. До Прудона революционное движение во Франции было пронизано духом централизма, подобно тому, как социалистическое движение было пронизано духом государственничества, а после Прудона возникло новое — анархически-федералистское революционное и социалистическое движение: на смену революционному деспотизму Робеспьера и Бабефа пришел революционный анархизм парижских коммунаров. И если во времена Великой Французской Революции якобинские комиссары огнем и мечом навязывали провинциям «благодетельные» декреты Конвента, то в 1871 году Парижская Коммуна, воодушевленная идеями Прудона (трудовая индивидуальная и коллективная собственность, ликвидация постоянной армии и чиновничества, коммунальное самоуправление и федерализм), а не государственническим «революционным» централизмом якобинцев, бланкистов и луиблановцев, провозгласила децентрализацию страны и автономию коммун: революционный Париж добровольно отказывался от своих былых «столичных» централистских притязаний.
Итак, прудоновская идея взаимности сочетает свободу с порядком, сотрудничество личностей с их индивидуальностью, провозглашает справедливость без унификации, прорывает эгоистическую замкнутость личности, но не с тем, чтобы раздавить ее жерновами всеобщего, должного, безличного, а с тем, чтобы из союза личностей создать многообразное, свободное и гармоничное общество, основанное не на насилии, а на солидарности людей. Такова в общих чертах, предлагаемая Прудоном анархическая альтернатива государственному деспотизму и буржуазному неравенству.
Благодаря Прудону анархизм распространился по всей Европе, найдя целый ряд выдающихся приверженцев (Карло Писаканэ в Италии, Пи-и-Маргаль в Испании и другие). Историк анархизма Макс Неттлау пишет о Прудоне: «К несчастью, он умирал как раз в то время, когда возник Интернационал. Но в то же самое время огромная фигура Бакунина уже появилась, и на каких-нибудь 10 лет анархизм получил мощный толчок от этой замечательной личности»/13/.
Михаил Александрович Бакунин (1814-1876), несомненно, является ключевой фигурой в истории анархической мысли и анархического движения, крупнейшим выразителем анархического миросозерцания в теории и на практике. Именно Бакунин, будучи одаренным философом, заложил основы анархизма как цельного мировоззрения (а не только как программы действий или социологического учения). Бакунин и инициировал появление мощного революционного движения под анархическими лозунгами почти по всей Европе. Наконец, Бакунин, как никто до и после него, сумел выразить основной мотив анархизма — пафос бунта, бескомпромиссной борьбы за освобождение личности и общества.
Александр Блок писал: «Мы читаем Бакунина и слушаем свист огня… Мы уже, наверное, можем забыть мелкие факты этой жизни во имя ее искупительного огня… Займем огня у Бакунина». Главное душевное качество Мишеля (так Бакунина называли и подростком — в кругу семьи — и стариком — в кругу швейцарских рабочих) — это, по собственному признанию выдающегося анархиста, «любовь к свободе и неотвратимая ненависть ко всякому притеснению, еще более, когда оно падало на других, чем на меня самого… Я считаю священным долгом восставать против всякого притеснения, откуда бы оно ни приходило, и на кого бы ни падало. Во мне было всегда много донкихотства: не только политического, но и в частной жизни»/15/.
Жизнь Бакунина похожа на легенду. В числе его друзей были Н.В.Станкевич, И.С.Тургенев, А.И.Герцен, В.Г.Белинский, П.Я.Чаадаев, Г.Гервег, Р.Вагнер, Ж.Санд, А.Мицкевич, П.Ж.Прудон, А.Руге, В.Вейтлинг. Бакунин вдохновил Рихарда Вагнера на создание образа неистового Зигфрида, Бакунин был прототипом Рудина у Тургенева и Ставрогина у Достоевского.
В юности — увлечение философией, дискуссии в московских салонах и в родном доме в селе Прямухине. Затем — переход к практической революционной деятельности: участие в революции 1848 г. в Париже (в феврале), призывы к общеславянскому восстанию, баррикады в Праге и Дрездене, арест, смертные приговоры в Саксонии и Австрии, двенадцать лет крепостей и ссылки в Саксонии, Австрии и России (в том числе, в казематах Петропавловки и Шлиссельбурга, где в результате «человеколюбивого обращения», Бакунин лишился зубов и заболел цингой), фантастический побег из Сибири, работа в «Колоколе» Герцена, борьба в Интернационале против авторитаризма Маркса… Революционная деятельность Бакунина не знала границ и была поистине грандиозна по своим масштабам. Он помогал полякам во время восстания 1863-1864 гг., выступал в Швеции, направил эмиссара-анархиста Дж.Фанелли в Испанию организовать секцию Интернационала, поднимал соратников на восстание в Лионе, вел успешную полемику против Мадзини в Италии (где стал создателем анархического движения и инициатором восстания в Болонье), организовывал Юрскую (анархическую) федерацию Интернационала в Швейцарии, сражался в Париже, Праге, Дрездене, вел революционную агитацию среди болгар и сербов, финнов и чехов, сотрудничал с «Землей и Волей» 1860-х гг., участвовал (к несчастью для себя) в нечаевской пропаганде, был вдохновителем бакунинских кружков на Юге России. Перечисление созданных им организаций, написанных программ и уставов заняло бы несколько страниц. В конце жизни, исполненной тяжелейших материальных лишений, клеветы со стороны врагов, после травли, организованной против него Генеральным Советом Интернационала, после поражения ряда восстаний, гибели Парижской Коммуны и победы Бисмарка во франко-прусской войне ( эта победа, как пророчески предвидел Бакунин, наряду с оппортунизацией части рабочего движения, предвещала длительное и повсеместное торжество реакции, бюрократии и милитаризма в Европе) — М.А.Бакунин не был морально сломлен, хотя пессимистические настроения в его мировоззрении усилились. Конечно, Бакунин не был «рыцарем без страха и упрека», непогрешимым во всех своих поступках. В своей поистине фантастической деятельности он допускал немало ошибок, которые могут быть поставлены ему в вину. Большинство из них, впрочем, связаны с его способностью чрезмерно увлекаться и увлекать других открывающимися перспективами, порой идеализируя эти перспективы и, по выражению Герцена, «путая второй месяц беременности с девятым». Бакунин нередко принимал желаемое за действительное, преувеличивал степень готовности масс к революции, допускал неразборчивые поступки — блефы и мистификации, явно увлекался конспиративно-заговорщической стороной революционной работы. Бакунин, безусловно, несет моральную ответственность за отдельные националистические (антинемецкие и антиеврейские) выпады, встречающиеся в его работах, и за деятельность С.Г.Нечаева. Но — не ошибается только тот, кто ничего не делает, а Бакунин в своей жизни сумел сделать бесконечно много. П.А.Кропоткин, общавшийся со швейцарскими рабочими-анархистами, знавшими Бакунина, особо отмечает: «Поразило меня больше всего то, что нравственное влияние Бакунина чувствовалось даже сильнее, чем влияние его как умственного авторитета»/16/. Будучи крупнейшим знатоком философии Гегеля, Бакунин предпочел жизнь и борьбу философским абстракциям, сумел воплотить в жизнь то, что проповедовал на словах. Личность Бакунина представляла собой сплав огромной энергии, воли к жизни и борьбе, пророческого, проповеднического, ораторского и философского дара, способности зажигать людей и вести их за собой, личного обаяния, организаторских талантов, самоотверженности, искренности и бескорыстия. Говоря о Бакунине-теоретике, назовем его главные работы: «Реакция в Германии», «Философские рассуждения о божественном призраке, о действительном мире и человеке», «Федерализм, социализм и антитеологизм», «Государственность и анархия», «Бог и государство», «Кнуто-германская империя и Социальная Революция». Следуя своему знаменитому принципу: «Дух разрушающий есть дух созидающий, страсть к разрушению есть творческая страсть!», М.А.Бакунин в своих работах не стремился к систематичности и законченности, всегда был весьма полемичен и, отталкиваясь от суждений своих оппонентов, формулировал собственную позицию. Вообще, Бакунин отдавал жизни примат перед наукой, полагая, что мысль, наука никогда не способна охватить и постичь жизнь во всей ее полноте, все предвидеть и управлять человеческими действиями. Отсюда, кстати, вытекали и горячие возражения великого бунтаря против идеи позитивистов и марксистов об управлении обществом учеными, которые, по мнению Бакунина, неизбежно будут распинать живых людей на прокрустовом ложе своих доктрин и теорий. Не имея возможности детально излагать здесь бакунинские идеи, отметим лишь, что их краткой формулой можно считать название одной из программных речей анархиста: «Федерализм, социализм и антитеологизм». Богу и религии он противопоставлял «антитеологизм», новую «религию Человека» и просвещение народа, принудительной государственной централизации — федерализм и самоуправление, а капиталистической эксплуатации — социализм и коллективную собственность трудящихся («Коллективизм» — таково одно из самоназваний бакунизма). Бакунин был воинствующим богоборцем, считавшим Бога персонифицированным тираном, а религию — обоснованием земного деспотизма и вечного человеческого несовершенства и конформизма. Много ярких и страстных страниц посвятил Бакунин всесторонней критике государства и его разрушительного влияния на людей — как управляемых, так и управляющих. «Государство — это самое вопиющее, самое циничное и самое полное отрицание человечности, — писал русский анархист. — Оно разрывает всеобщую солидарность людей на земле и объединяет только часть их с целью уничтожения, завоевания и порабощения всех остальных»/17/. Бакунин считал, что произвол, чинимый над человеком и обществом, государство напыщенно именует «законом». Государство, по Бакунину, является не чем иным, как «официальной и правильно установленной опекой меньшинства компетентных людей … чтобы надзирать за поведением и управлять поведением этого большого неисправимого и ужасного ребенка — народа»/18/. Поскольку всякая власть стремится себя увековечить, «ребенок» никогда не достигнет совершеннолетия, пока над ним господствует упомянутая опека. «Итак, там, где начинается государство, кончается индивидуальная свобода, и наоборот. Мне возразят, что государство, представитель общественного блага, или всеобщего интереса, отнимает у каждого часть его свободы только с тем, чтобы обеспечить ему всё остальное. Но остальное — это, если хотите, безопасность, но никак не свобода. Свобода неделима: нельзя отсечь ее часть, не убив целиком. Малая часть, которую вы отсекаете, — это сама сущность моей свободы, это всё»/19/. «Такова уж логика всякой власти, что она в одно и то же время неотразимым образом портит того, кто ее держит в руках, и губит того, кто ей подчинен»/20/. Осуждая патриотизм как государственно-националистическую идеологию рабства и ненависти, Бакунин подвергает подробной критике и представительную демократию, опирающуюся, по его мнению, на манипулирование управляемыми массами. Проблемы государства и социальной революции Бакунин анализирует в связи с национальными особенностями различных европейских народов, с их историей и культурой. Если бисмарковская Германия представляется Бакунину воплощением духа государственничества, централизма, милитаризма и бюрократии, то романские и славянские народы мыслитель рассматривает как среду, стихийно порождающую анархистов, чьи народные идеалы пронизаны стремлением к свободе и самоуправлению. Надо признать, что именно в славянских странах и в Южной Европе анархическое движение получило наибольший размах в 1860-1870-е гг. и позднее. В своих произведениях Бакунин дает блестящую, последовательную критику государственного социализма (прежде всего марксистского), которая оказалась во многом пророческой. Не веря во временный характер предлагавшейся Марксом »диктатуры пролетариата» (поскольку всякая диктатура стремится себя увековечить), отрицая марксистскую идею правления «научных социалистов» и возможность введения социализма через тотальное огосударствление общественной жизни и производства, Бакунин показывал: поскольку эксплуатация и власть неразрывно связаны друг с другом, уничтожение первой при сохранении второй неизбежно приведет к появлению нового класса — «красной бюрократии», идущей на смену старым эксплуататорским классам. Бакунин призывал к Социальной Революции, разрушающей классово-государственные институты современного общества и заменяющей их безгосударственно-социалистической федерацией общин, коммун, трудовых коллективов. Главной силой, способной совершить революцию, Бакунин считал в Европе пролетариат («чернорабочий люд»), а в России — крестьянство. Таким образом, Бакунин радикализировал прудоновский анархизм, развил его и популяризировал в рабочем движении. Итогом деятельности Бакунина явилось широкое распространение анархизма — прежде всего в Испании, Италии, Швейцарии, России, Бельгии, Голландии, во Франции и в некоторых других странах. Наиболее заметным проявлением этого процесса явилось возникновение анархистского крыла в Международном товариществе рабочих (Первом интернационале) и Парижская Коммуна, в которой анархисты сыграли одну из главных ролей.
Анархисты в Первом Интернационале и в Парижской Коммуне.
Воздействие Бакунина как личности, как мыслителя и как пропагандиста было огромно. Большинство секций Интернационала поддерживало его идеи. Это привело к неизбежному столкновению с К.Марксом. Об этом столкновении П.А.Кропоткин писал так: «Разлад между марксистами и бакунистами отнюдь не был делом личного самолюбия. Он представлял собою неизбежное столкновение между принципами федерализма и централизации, между свободной коммуной и отеческим управлением государствам, между свободным и творческим действием народных масс и законодательным улучшением существующих условий, созданных капиталистическим строем»/21/. Промарксистский Генеральный совет Интернационала вел борьбу с Бакуниным довольно постыдными методами; в ход было пущено всё: закулисные аппаратные интриги; организация фиктивных секций, создавших мнимое марксистское большинство на Лондонской конференции 1871 г. и на Гаагском конгрессе 1872 г.; бездоказательные обвинения, клевета и т.п. Однако даже достигнутая подобными средствами «победа» Маркса оказалась Пирровой — после «исключения» Бакунина из Интернационала «весь Интернационал восстал против недостойной комедии Гаагского съезда, так грубо подтасованного Главным Советом»/22/. Почти все секции Интернационала: бельгийские, французские, английские, испанские, итальянские, голландские, швейцарские и американские — отвергли решения, принятые в Гааге, и отказались подчиниться Генеральному совету, поддержавшему Маркса. Большинство этих секций, соединившись, образовали новый, анархический Интернационал, просуществовавший до 1879 г. Попытка Маркса превратить Международное товарищество рабочих в централизованную партию, исповедующую одну – «научно-социалистическую» — доктрину, полностью провалилась. Поддержавшие Бакунина в его антиавторитарных и федералистских тенденциях секции Интернационала, объединявшие десятки тысяч рабочих по всей Европе, дали толчок мощному развитию анархического движения в 1870-е гг. В некоторых странах, где был высок уровень социальной напряженности и отсутствовали реальные гражданские свободы (в Испании, в Италии), это движение вылилось в ряд восстаний; в других (в Швейцарии, в Бельгии) сложились мощные открыто действующие рабочие союзы анархической направленности. Роль идейного центра этого движения играла Юрская федерация (в Швейцарии).
Наиболее грандиозным выступлением народных масс, в котором анархисты сыграли видную роль, конечно, стала Парижская коммуна (март-май 1871 г.). Анархисты (прудонисты) составляли значительную часть Совета Коммуны, и именно на их плечи легла вся позитивная, собственно социалистическая деятельность. Важнейшим мероприятием Коммуны в социально-экономической сфере, осуществленным по инициативе прудонистов, был принятый 16 апреля 1871 г. декрет о передаче бездействующих предприятий, брошенных бежавшими из Парижа предпринимателями, в руки рабочих производственных ассоциаций. Этой и другими подобными мерами прудонисты стремились подготовить создание мощного сектора коллективизированных самоуправляющихся предприятий, альтернативных и частнокапиталистическим, и государственным. Декларация «К французскому народу», принятая Парижской коммуной 19 апреля, провозглашала вполне анархические идеи: федерализм, децентрализацию, самоуправление и автономию коммун — в качестве принципов устройства будущей социалистической Франции. Сама Коммуна, по признанию Карла Маркса, уже не была «вполне государством»: ликвидация чиновничьей иерархии, регулярной армии, самоуправление снизу доверху, опирающееся на принцип делегирования, — всё это куда больше походило на прудоновские и бакунинские модели общества, нежели на марксистскую «диктатуру пролетариата». Известно, что, учтя опыт Коммуны, Маркс, по образному выражению Ф.Меринга, снял перед ней шляпу и в работе «Гражданская война во Франции» во многом пересмотрел свою доктрину в прудоновском духе. Однако полуанархический социально-революционный эксперимент, как известно, длился недолго — 72 дня. Коммуна была потоплена в крови версальцами, ее защитники расстреляны и сосланы. Памятником «штурмующим небо» коммунарам осталась песня — «Интернационал», созданная участником тогдашних событий, анархистом Эженом Потье. Европа вступила в длительную полосу бюрократически-милитаристской реакции, доминирования прусского милитаризма, преследования революционеров-анархистов и перехода значительной части рабочего движения под знамена социал-демократии, предлагавшей партийно-парламентскую политическую борьбу за власть в качестве панацеи.
Анархическое движение рубежа 19-20 веков
После бурного подъема в конце 1860-х — начале 1870-х гг. анархическое движение вступило в полосу идейного и организационного кризиса, вызванного и провалом ряда восстаний, и жестокими правительственными репрессиями, и уходом части рабочих в социал-демократические партии. Впрочем, в эти годы анарходвижение продолжало расти вширь: выходило множество анархических изданий, брошюр и листовок. Многие эмигранты из Старого Света активно пропагандировали анархические идеи на обоих американских континентах. В США анархизм распространялся в самых различных формах. Там были приверженцы штирнеровского анархо-индивидуализма, и прудонисты, создававшие кооперативные ассоциации (крупнейший последователь Прудона в Америке, активно пропагандировавший и развивавший его взгляды, — Бенджамин Таккер). Яркой фигурой американского анархизма и феминизма стала Эмма Гольдман. Широкую известность получили своеобразные анархические идеи Генри Дэвида Торо (1817-1862), которому спустя век — уже в 1960-е гг. — было суждено стать кумиром движения хиппи. Торо одним из первых выдвинул идею гражданского неповиновения, призывая отказываться от сотрудничества с государством, от уплаты налогов и воинской службы (за акцию гражданского неповиновения он попал в тюрьму). Американский мыслитель выступал за отказ от бездушной мещанской цивилизации и за слияние с природой. Анархистом был и один из великих американских поэтов Уолт Уитмен. Большую роль играли анархисты и в американском рабочем движении, активно пропагандируя идею восьмичасового рабочего дня. Одним из драматических эпизодов этой борьбы стала казнь по сфабрикованному обвинению пяти чикагских анархистов в 1887 г.; в память о них 1 мая в некоторых странах отмечается как Международный день солидарности трудящихся и борьбы за их права. В России на смену прудонистам 1860-х гг. (Соколову, Зайцеву, Ножину и другим) пришли бакунисты 1870-х. Анархическим, федералистским, антиэтатистским по духу было почти всё движение революционного народничества того времени: чайковцы (одним из идеологов которых был Кропоткин), участники процесса пятидесяти (на котором Софья Бардина в известной речи на суде прямо назвала себя анархисткой), члены «Земли и Воли», в программе которой были провозглашены анархические цели. Но в последние десятилетия XIX в. в истории русского анархизма наблюдается разрыв преемственности; лишь в начале ХХ столетия анархическое движение в России вновь приобретает значительное число приверженцев.
Своеобразным — «мирным» и полурелигиозным — вариантом анархизма в России было толстовство. Лев Толстой никогда прямо не называл себя анархистом, однако категорическое отрицание государства, патриотизма, армии и смертной казни (как прерогативы власти) самим Толстым, а также организация его сторонниками значительного числа изданий и коммун, члены которых проповедовали принципы самоуправления, отказ от соучастия в государственной жизни (уплаты налогов, службы в армии и т.д.) — всё это вносило свой вклад в развитие анархизма в России. Толстовские коммуны просуществовали в России до 1930-х гг. и были окончательно разгромлены большевиками. Толстой и Кропоткин оказали существенную поддержку религиозной секте духоборов, исповедовавших антигосударственные принципы и подвергавшихся преследованиям. При активном участии Кропоткина и Толстого духоборы, жившие на Кавказе, переселились в пустынные районы Канады, где за короткое время своим трудом создали процветающие общины (этот »анархический» духоборский район существует в Канаде и по сей день). В Западной Европе на смену Прудону и Бакунину пришла целая плеяда талантливых анархических писателей — теоретиков и пропагандистов. Среди них швейцарец Джеймс Гильом, бельгиец Цезарь де Пап, французы Элизе Реклю, Жан Грав и Луиза Мишель, итальянец Эррико Малатеста, немцы Макс Неттлау и Иоганн Мост и многие другие. Не ограничиваясь пропагандой, участием в рабочем движении и организацией кооперативов, профсоюзов и коммун, хотя и отрицая парламентскую борьбу, анархисты Европы и Америки зачастую инициировали антимилитаристские, феминистские, просветительские инициативы — которые способствовали освобождению личности и самоорганизации общества. Конец XIX-го века ознаменовался триумфальным шествием ницшеанства, ставшего популярным среди европейских интеллектуалов и художников, и это, в свою очередь, привело к ренессансу в богемной среде анархо-индивидуализма Штирнера, которого многие называли предтечей Ницше и трактовали порой весьма вульгаризировано. Правительственные репрессии против революционеров привели к тому, что ряд анархистских групп Европы и Америки перешли к террористической деятельности против представителей власти. Эта деятельность получила широкую известность из всего того, чем занимались анархисты — т.к. террор всегда привлекает больше внимание в обществе, чем более мирные и конструктивные формы деятельности, так и потому, что власть имущим было выгодно представить все анархическое движение как сплошь террористическое, для того чтобы запугать им публику и развязать себе руки для любых действий. (На самом деле, такая картина не соответствовала действительности — лишь меньшая часть анархистов встала на путь террора). Волна анархо-террора конца XIX-го — начала XX-го веков получила название «равашолевщины» — в честь знаменитого французского террориста Равашоля. Жертвами анархистов стали итальянский король и австрийская императрица, президент США и многие другие коронованные и некоронованные особы. В некоторых случаях теракты носили характер возмездия за совершенные монархами злодеяния и проводились по инициативе анархических групп, но чаще они были слабо мотивированными актами отчаяния со стороны одиночек, не только не имевших отношения к анархо-организациям, но и слабо представлявших себе смысл идей анархизма. В таком состоянии идейной и организационной пестроты и разброда вступили анархисты в XX-ый век. Впрочем, централизация, монолитность рядов и единомыслие никогда не были целью анархистов, всегда отстаивавших права меньшинства и ценивших в людях независимость и своеобразие. Тем не менее, в преддверии прекращения полосы общеевропейской реакции 1870-90-ых годов и наступления нового этапа грандиозных революционных конфликтов, явственно ощущалась потребность в развитии, углублении и систематизации анархических идей. Такая попытка была предпринята Петром Алексеевичем Кропоткиным.
Петр Алексеевич Кропоткин (1842-1921) даже в свою эпоху, щедрую на выдающихся людей, был личностью исключительной по своим нравственным и интеллектуальным качествам. Кропоткин происходил из высшей русской аристократии, но выбрал не блестящую придворную карьеру, а сначала занятия естественными науками, и затем — революционную деятельность. Совершив поездку за границу, Кропоткин, под влиянием Парижской Коммуны и общения с бакунистами из Юрской федерации, осознает себя анархистом. В 1872-74 гг. он активно участвует в революционной пропаганде кружка »чайковцев»: ведет агитацию среди рабочих, создает литературные произведения для народа, популяризирующие социалистические идеи, пишет программу кружка. В 1874 году следует арест и заключение в каземате Петропавловской крепости. После дерзкого побега из военного госпиталя, Кропоткин на 40 лет оказывается в эмиграции, где становится признанным вождем и теоретиком международного анархизма, авторитетным ученым мирового масштаба. В эти годы Кропоткин неоднократно высылался властями из страны в страну, подвергался арестам, провел три года во французской тюрьме; на него готовила покушение русская монархическая организация «Священная дружина» (ошибочно видевшая в Кропоткине организатора казни Александра II). Однако Кропоткин продолжал свою научную, общественную и публицистическую деятельность: выступал с лекциями и речами, писал статьи и обзоры для научных изданий, издавал анархистские газеты («Револьте» в Женеве, «Револьт» и «Тан Нуво» в Париже, «Хлеб и воля» в Лондоне и другие). С ним общались, переписывались, к его голосу прислушивались крупнейшие деятели культуры и общественные деятели во всем мире. С началом Первой Мировой войны Кропоткин выступает в поддержку Франции, Англии и России против германского империализма (он считал Францию центром мирового революционного движения, а Германию — напротив, оплотом реакции и милитаризма). Эта позиция не была поддержана большинством анархистов мира (выступивших против войны), и Кропоткин оказался в изоляции от анархического движения. Вернувшись в Россию в июне 1917 года, престарелый князь оказывается в гуще событий: выступает за борьбу против немецкого вторжения и против угрозы гражданской войны. На предложение А.Ф. Керенского занять любой министерский пост во Временном правительстве, Кропоткин отвечает: «Я считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным делом»/23/. Октябрьский переворот Кропоткин встречает неоднозначно. Видя в нем как начало социально-экономических преобразований, так и узурпацию, перерождение и гибель революции. В эти годы он, помимо теоретической работы, участвует в пропаганде идей федерализма, содействует развитию кооперативного движения. Опираясь на свой огромный авторитет, Петр Алексеевич вызволяет немало людей из застенков ЧК, протестует против порабощения Советов парткомами, против разгрома новой властью кооперативного движения, против всесилия политической полиции и эскалации «красного террора», против ликвидации свободной печати и уничтожения негосударственных издательств. Похороны «дедушки русской революции» (как его часто называли) в феврале 1921 года в Москве собрали многие десятки тысяч человек. В честь Кропоткина названы острова и горные хребты, вулканы и поселки, город в Краснодарском крае. Современники на редкость единодушно отзывались о великом анархисте, как о необычайно светлой, цельной и гармоничной личности. Бернард Шоу назвал Кропоткина «одним из святых столетия», а Оскар Уайльд считал его жизнь «совершенной жизнью»/24/. Принципиальность, кристальная честность и ригоризм Кропоткин сочетал с широтой взглядов и терпимостью, позволявшей ему находить взаимопонимание и с сектантами-духоборами, и с британскими профессорами, и с рабочими-анархистами. Петр Алексеевич Кропоткин — не только выдающийся революционер, первоклассный писатель, гуманист и талантливый публицист; он также является ученым-энциклопедистом. Им написаны специальные исследования по проблемам географии и геологии, биологии, социологии, политической экономии, педагогике, истории, этике и даже литературоведению. Назовем главные его сочинения (помимо специальных работ по естественным наукам): мемуары «Записки революционера», «Речи бунтовщика», «Хлеб и воля», «Поля, фабрики и мастерские», «Взаимная помощь среди животных и людей», «Современная наука и анархия», «Этика». Всего Кропоткиным написано свыше двух тысяч работ, причем отдельные лаконичные статьи, сочетавшие яркость и популярность с научностью, постепенно накапливались, систематизировались и составляли брошюры и книги. В своем учении Кропоткин опирается, прежде всего, на традиции Просвещения и позитивизма. Мировоззрение Кропоткина в своих принципиальнейших моментах довольно существенно отличается от бакунинского: Бакунин был в большей степени практическим деятелем анархического движения, а Кропоткин — признанным «классиком» и «теоретиком»; Бакунин в своих работах делает акцент на РАЗРУШЕНИИ всего, подавляющего личность, Кропоткин же, напротив, — мыслит в целом созидательно-конструктивно; Бакунин подчеркивал классовые противоречия в обществе, Кропоткин — общечеловеческие (и даже общеживотное) начало. На смену бакунинскому «коллективизму» Кропоткин предлагает свой «коммунизм»; для Бакунина человек является преодолением и отрицанием мира природы, для Кропоткина — его органической частью… По верному замечанию Н.А.Бердяева, анархизм Кропоткина, по сравнению с бакунинским, — «более идиллический, он обосновывается натуралистически и предполагает очень оптимистический взгляд на природу и на человека»/25/. Кропоткин предпринял грандиозную и единственную в своем роде по масштабам и основательности попытку обосновать анархизм как развернутое мировоззрение, основанное на научно-позитивистском фундаменте, как универсальную теорию: от естественных наук до социологии и этики. Кропоткин попытался создать цельное позитивное и конструктивное анархическое учение, так сказать, «научный анархизм». Итак: изложить анархизм в виде цельного мировоззрения, серьезной науки и практической программы, вывести анархическое мировоззрение из Жизни Природы и Народа, из анализа современности, обнаружить анархические тенденции в народных движениях различных эпох и ростки анархии и коммунизма в современном мире, подвести под анархизм естественнонаучную базу, включив его в современную научную картину мира, разработать законченную систему анархизма и изложить его позитивную программу, указать на принципы анархической этики и обосновать неразрывное тождество анархии и коммунизма (ибо, по Кропоткину, анархия без коммунизма — произвол эгоистических индивидов, а коммунизм без анархии — чудовищный деспотизм) — такова была грандиозная задача, которую на протяжении почти полувека решал в своих сочинениях и выступлениях великий русский анархист. Кратко рассмотрим некоторые важнейшие моменты кропоткинского анархического учения. Важным философским и естественнонаучным положением Кропоткина, призванным обосновать его мировоззрение, был биосоциологический закон взаимопомощи как важнейшего фактора эволюции. На основании огромного материала, позаимствованного из животного мира и человеческого общества, Кропоткин стремился доказать, что дарвиновское положение о «борьбе за существование» следует понимать как борьбу между видами и взаимопомощь внутри видов. Взаимная помощь и солидарность, по мнению Кропоткина, являются главным фактором прогресса, средством к выживанию видов и инстинктивной основой человеческой нравственности. По мнению Кропоткина, тот вид, который способен организовать свою жизнь на максимально солидарных началах, более приспособлен для выживания и развития, а ход эволюции прямо пропорционален уровню организованности данного вида на принципах взаимной помощи, причем этот закон распространяется мыслителем на все этапы развития животного мира и истории человечества. С точки зрения Кропоткина, и природе, и человеку присуща врожденная нравственность, а все ее искажения связаны в обществе с дурным влиянием авторитарных социальных институтов, прежде всего, — государства. Поэтому в своей последней работе — »Этике» — Кропоткин стремился разработать учение о свободной морали, независимой от санкций и принуждения. Для мировоззрения Кропоткина характерна глубокая вера в благодетельность Природы и Народа во всех их проявлениях, в неизбежность Прогресса, несмотря на все помехи, вызываемые государством. Свое понимание истории Кропоткин выражает в следующих словах: «через всю историю нашей цивилизации проходят два течения, две враждебные традиции: римская и народная, императорская и федералистская, традиция власти и традиция свободы. И теперь, накануне великой социальной революции, эти две традиции опять стоят лицом к лицу»/26/. Кропоткин предвещает переход от буржуазно-бюрократического индустриального общества к вольному анархическому коммунизму. Народные массы. Склонные к взаимной помощи, творят »горизонтальные» связи и соответствующие учреждения, основанные на координации и согласовании интересов: род, обычное право, средневековый город, гильдия, а государство, возникающее демоническим образом, душит, разрушает и уничтожает эти учреждения, приводит к их окостенению, централизации и иерархизации. Отметив две указанные тенденции, Кропоткин констатирует: «Очевидно, что анархизм представляет собой первое из этих двух течений — то есть творческую созидательную силу самого народа, вырабатывавшего учреждения обычного права, чтобы лучше защищаться от желающего господствовать над ним меньшинства»/27/. Таким образом, в учении Кропоткина анархизм предстает не просто как тенденция в истории мысли, не просто, как часть современной картины мира, но, фактически, как тенденция самой природной и общественной жизни — к самоорганизации и гармонии на началах свободы и неиерархической координации. По замечанию историка Макса Неттлау, Кропоткин преследует «определенную цель: связать анархизм, если не отождествить его, с реальной жизнью, с главным и наиболее широким течением жизни и прогресса, чтобы таким образом установить неизбежность анархизма»/28/. Кропоткин приводит многочисленные и разнообразные «доказательства того, что новый порядок уже сейчас создается путем растущей сети добровольных организаций, отодвигающих государство на задний план»/29/. Социальная революция, с точки зрения Кропоткина, является лишь органичной частью эволюции. Революция — это стихия, которую подготавливают тысячи людей, и которой невозможно управлять и руководить, когда она началась. По Кропоткину, массами в революции движет не столько отчаянье, сколько надежда; революция есть, прежде всего, созидание, переворот во всех сферах жизни, интенсивное строительство нового (в отличие от Бакунина, Кропоткину-теоретику присущ исторический оптимизм и явный акцент на созидание, а не на разрушение). Поэтому-то так важно еще до начала революции распространить новые идеи, сформировать революционное сознание и революционного субъекта, которым, по Кропоткину, не может быть какая-то одна партия или класс, но лишь весь трудовой народ в целом. Всем предыдущим революциям фатально не хватало именно смелости мысли: все они ориентировались на прошлое, а не созидали будущее — поэтому, в то время как народ разрушал старое, буржуазия создавала новое и, разумеется, делала это в своих интересах. Революция, по Кропоткину, — самоорганизация населения, вооружение народа, разрушение государства, экспроприация собственности, развитие местного и производственного самоуправления. А все это невозможно без местной инициативы, которая исключает оглядку «наверх», передачу монополии на принятие решений »центру». Индивидуальная инициатива — душа революции. Необходимо перерастание политической революции в отдельной стране в мировую и социальную революцию, необходим, наконец, немедленно дать трудящимся жилье, продукты, одежду, чтобы они сразу ощутили смысл и значение наступившей революции для себя лично. Откладывание социальных мероприятий на будущее неизбежно приводит к перерождению революции. При этом Кропоткин негативно относится как к идее «революционного правительства», «революционной диктатуры», так и к связанному с ними систематическому псевдореволюционному террору, предлагающему работникам казни вместо хлеба: «Будучи оружием правителей, террор служит, прежде всего, главам правящего класса; он подготавливает почву для того, чтобы наименее добросовестный из них добился власти… Робеспьер привел к наполеону»/30/. Эти свои теоретические положения Кропоткин подтвердил, наблюдая трагический опыт Великой Российской Революции, узурпированной и задушенной большевистской диктатурой. Излагая свою анархо-коммунистическую программу (к которой он пришел приблизительно к 1880-му году), Кропоткин на передний план ставил не государство, а личность и федеративный союз общин, объявил целью производства не прибыль, а удовлетворение потребности человека, противопоставил идеям концентрации производства и разделения труда — задачи децентрализации производства и интеграции труда. Все эти нововведения Кропоткин обосновывал тенденциями современной социальной жизни. Свой коммунистический принцип распределения по потребностям Кропоткин обосновывал общественным характером современного производства (и вытекающей из него невозможностью определить и измерить личный вклад каждого работника в тот или иной продукт) и растущим, благодаря успехам науки и техники, изобилием производимых продуктов. Кропоткин находит ростки коммунизма и анархии уже в современном ему обществе: множество союзов и ассоциаций, основанных (хотя бы отчасти) на негосударственных и небуржуазных принципах. Это научные общества, библиотеки, кооперативные и муниципальные учреждения, страховые союзы, артели, коммунальные службы, благодаря которым «за известную плату по столько-то в год, вы имеете право удовлетворять такой-то разряд ваших потребностей — за исключением, понятно, роскоши в этих потребностях»/31/. Говоря о будущем анархо-коммунистическом обществе, Кропоткин так определяет основные приоритеты в экономической сфере: абсолютный примат потребления над производством, интеграция физического и умственного труда (и соответствующее »интегральное образование»), «довольство для всех» (распределение по потребностям), совместная обработка земли городскими и сельскими жителями, обобществление и плановость производства, прямой обмен между городом и деревней, децентрализация и разукрупнение промышленности, преодоление уродливого деления народов на «промышленные» и «аграрные» при максимальном самообеспечении областей. По мнению Кропоткина, все это может сделать труд творческим, приятным и сократить его до пяти часов в день, предоставив людям обширный досуг для развития своей личности. Говоря о замене государственно-эксплуататорского строя строем вольных общин, основанным на солидарности и взаимопомощи, Кропоткин так формулировал сущность предложенных им мероприятий: «До сих пор политическая экономия знала только разделение труда; мы же настаиваем на его объединении; на том, что идеалом общества (то есть тем, к чему оно уже стремится) — является такое общество, где каждый трудится физически и умственно; где способный к труду человек работает в поле и в мастерской; где каждая нация и каждая область, располагая разнообразием природных сил, сама производит и потребляет большую часть своих продуктов земледелия и промышленности»/32/. Констатируя возрастающую роль государственного начала в современном ему мире, Кропоткин отмечал: «В первой половине XIX-го века имелось громадное прогрессивное движение, стремившееся к освобождению личности и мысли; и такое же громадное регрессивное движение взяло верх над предыдущим во второй половине века и теперь стремится восстановить старую зависимость, но уже по отношению к государству: увеличить ее, расширить и сделать ее добровольной! Такова характерная черта нашего времени»/33/. Отсюда вытекает неизбежная дилемма: «Одно из двух. Или государство раздавит личность и местную жизнь завладеет всеми областями человеческой деятельности, принесет с собой войну и внутреннюю борьбу из-за обладания властью, поверхностную революции, лишь сменяющие тиранов, и как неизбежный конец — смерть! Или государство должно быть разрушено, и в таком случае новая жизнь возникнет в тысяче и тысяче центров, на почве энергической, личной и групповой инициативы, на почве вольного соглашения»/34/. Сегодня, на исходе XX века, мы можем признать, что возобладала первая из указанных тенденций: тенденция к поглощению и порабощению государственным Левиафаном человеческой личности, к созданию тотального государства и к безграничному могуществу этатистского начала в общественной жизни. Кропоткин же считал более вероятным второй исход, и ошибся в своих прогнозах. Анархо-коммунистическое учение Кропоткина широко распространилось в конце XIX века и скоро стало господствовать в анархическом движении, привлекая многих революционеров своей «научностью», детальной разработанностью, наличием, как теоретического обоснования, так и конкретной программы действий. По свидетельству Макса Неттлау, почти безраздельное господство авторитета Кропоткина как теоретика в первой четверти XX века привело к определенному застою и даже регрессу в анархической мысли: «В самом деле, все, что он (Кропоткин — П.Р.) говорил, всегда бывало связано со столькими хорошими идеями, что попытка обнаружить их слабые стороны, всегда воспринималась, как опровержение этих идей… Многим мнения Кропоткина казались не подлежащими сомнению истинами, и другим представлялось нежелательным поднимать вопросы, чтобы не ослабить огромное влияние, какое оказывали личность, талант и преданность его своему делу»/35/.
Революционный синдикализм, анархо-синдикализм и ФОРА
Наиболее заметными явлениями в анархическом движении первых двух десятилетий XX века было возникновение (прежде всего в романских странах — Франции, Испании и Италии) мощного анархо-синдикалистского движения и деятельность анархо-коммунистической рабочей организации ФОРА в Аргентине. Если труды Кропоткина явились попыткой развития анархической теории применительно к новым условиям, то появление анархо-синдикализма было новым шагом в тактике анархизма, пополнившим арсенал его средств, новыми орудиями, помимо пропаганды, террора и организации восстаний. Анархо-синдикализму предшествовало появление так называемого «революционного синдикализма». Тысячи рядовых активистов социалистических и социал-демократических партий и профсоюзов, недовольные оппортунизмом своих боссов, чересчур увлекшихся парламентской деятельностью, начали отделяться в особое течение, получившее название революционный синдикализм. В первом десятилетии XX-го века в синдикалистских профсоюзах Италии и Франции состояло несколько миллионов трудящихся. Идеологами революционного синдикализма стали Фернанд Пеллутье, Эмиль Пуже и другие. Основными «столпами» синдикализма были аполитичность (неучастие в парламентской борьбе за власть), антикапитализм и антиэтатизм, отрицание организационного централизма и профсоюзной бюрократии, превознесение стихии жизни и повседневной классовой борьбы в сочетании с отказом от планирования будущего общества. Объявляя себя внепартийными организациями, революционные синдикаты (союзы) объединяли в своих рядах как социалистов и социал-демократов, так и анархистов, однако общий радикализм, организационный федерализм и стихийный антиэтатизм сближал их скорее именно с анархизмом, нежели с марксистскими течениями. Революционные синдикалисты, объединяя трудящихся по профессиям, рассматривали себя как возможный «каркас» будущего безгосударственного социалистического общества, а всеобщую захватную стачку считали наиболее мощным и действенным орудием социальной революции. Первая Мировая война привела к расколу синдикалистских профсоюзов на «оборонческие» и «интернационалистические» крылья. В это время зарождается и распространяется анархо-синдикализм, соединивший в себе революционно-синдикалистские и анархические элементы. В 1922-23 году был воссоздан анархо-синдикалистский Интернационал (Международное Товарищество Рабочих), объявивший себя продолжателем Первого Интернационала времен Бакунина и объединивший в себе испанскую СНТ, итальянскую УСИ, американскую организацию »Индустриальные рабочие мира», французский анархо-синдикалистский профсоюз, аргентинскую ФОРА и другие, более мелкие организации. Одним из крупнейших теоретиков анархо-синдикализма был немецкий революционер Рудольф Рокер. В эти годы в Италии при активном участии анархо-синдикалистов происходили драматические события: «красная неделя» 1914 года, когда вся страна была охвачена забастовкой, и захваты рабочими предприятий Милана и Турина в 1920 году. Однако установление фашистской диктатуры Муссолини привело к разгрому анархо-синдикалистского движения в Италии. Надо отметить, что в анархо-синдикалистских профсоюзах соседствовали и, зачастую противоборствовали, различные анархические течения: для одних анархо-синдикализм был лишь средством (связь с трудящимися массами, их самоорганизация через синдикаты и вовлечение в борьбу через забастовки), а анархический коммунизм в духе Кропоткина — целью; другие же анархо-синдикалисты продолжали бакунинскую традицию «коллективизма», выступая за передачу предприятий в собственность трудовых коллективов и за принцип распределения не по потребностям, а по труду. Наконец, для испанских анархистов характерен широкий «анархизм без эпитетов», мирно сочетавший в себе различные оттенки и течения и не предрешающий заранее форм будущего общества. «Самым цветущим из современных анархических движений» назвал в начале века аргентинскую организацию ФОРА Макс Неттлау/36/. Помимо огромной численности (которая порой достигала 200 тысяч человек) и бескомпромиссного радикализма в действиях, то и дело приводившего ФОРА к организации масштабных демонстрации и забастовок, перерастающих в баррикадные бои с полицией, весьма интересна идеология ФОРА. Эта организация одной из первых среди анархистов категорически выступила против не только капиталистического и этатистского современного строя, но и против порождающего его индустриализма, неумолимо воспроизводящего в обществе отношения иерархии и конкуренции. Марксистскому обожествлению индустриального развития и «железных законов» экономики ведущий теоретик ФОРА Эмилио Лопес Аранго противопоставил «утверждение, согласно которому огромное значение имеет процесс этического развития народов». Люди не являются лишь винтиками в индустриальном механизме; ничего не предрешено; необходимо бороться против «общества-фабрики», разрушающего традиции общинного самоуправления, коллективизма и солидарности и превращающего людей в разрозненные и атомизированные марионетки, в детали огромной машины, основанной на иерархии и конкуренции. Эмилио Лопес Аранго писал в одной из своих статей в 1920-ые годы: «Мы хотим сказать…, что можно разрушить всю социальную организацию, уничтожить историческое государство, экспроприировать буржуазию и ликвидировать частную собственность, но эти изменения не обязательно будут означать окончательное падение капитализма. Россия дает нам пример выживания капиталистической организации после поражения буржуазии… Вот почему следует задать вопрос: можно ли придти к анархическому коммунизму через капитализм? Не один анархист не будет поддерживать такой абсурд. Чтобы разработать в настоящем этические и экономические основы коммунистического общества, необходимо, прежде всего, разрушить в трудящихся дух и привычки рабства, культ закона и почтение к представителям принципа авторитета»/37/. Слепой вере в прогресс и в индустриальные технологии, растворению личности в массовых процессах, аргентинские анархисты противопоставляли индетерминизм, решающую роль в истории этического развития личностей и народов, бескомпромиссную борьбу не только с капиталом и властью, но также с марксизмом и индустриализмом. Достигнув огромного размаха в первой четверти XX века, ФОРА была разгромлена в 1930-ые годы.
Анархисты в Великой Российской Революции 1917-1921 годов
В Российской революции 1917-1921 гг. анархисты не сумели выступить в качестве одной из ведущих общественных сил — как в силу малочисленности, так и идейной и организационной раздробленности — и оказались между молотом и наковальней Белого и Красного движений, между большевистской диктатурой с ее чрезвычайками, продразверстками и «комиссародержавием» и «белыми» режимами с присущими им реставрационно-авторитарными тенденциями. Часть анархистов в итоге примкнула к большевикам, усматривая в них своих товарищей по революции (в их числе такие известные люди, как Чапаев, Анатолий Железняков, разогнавший учредительное собрание, Дмитрий Фурманов и Григорий Котовский). Тем не менее, анархисты вписали в грандиозное полотно Российской Революции несколько ярких страниц, о которых здесь необходимо хотя бы напомнить. Центрами анархического движения во время Революции были сначала Питер и Кронштадт, а затем Москва и Украина (где действовала Конфедерация анархистов Украины «Набат», тесно связанная с повстанческой армией Н.И.Махно); наконец, сильное анархическое партизанское движение существовало в Сибири. Возникло несколько анархистских издательств; активно действовала целая плеяда талантливых и оригинальных анархических теоретиков, среди которых необходимо назвать А.Борового, Д.Новомирского, В.Волина, Г.Максимова и др. Именно анархисты в июле 1917 года выступили инициаторами массовых демонстраций в Петрограде, едва не приведших к падению Временного правительства. В Москве, Петрограде, Кронштадте и других городах существовали многочисленные группы и федерации анархистов, выходили многотысячным тиражом их ежедневные газеты; большим влиянием пользовались анархо-синдикалисты в ряде профсоюзов. Федерация анархических групп Москвы зимой 1917-1918 года захватила несколько десятков купеческих особняков, которые превращались в «Дома Анархии» — там устраивались клубы, лектории, библиотеки, типографии, базировались отряды »Черной Гвардии», насчитывающие три-четыре тысячи бойцов. Развернули широкую агитационную деятельность Союз Анархической пропаганды и бурно растущие молодежные анархистские организации и союзы. Большевики, до этого смотревшие на анархистов свысока, как на временных и заблуждающихся «попутчиков», ощутили угрозу, исходящую от анархического движения, все более овладевавшего массами, и решили перейти от союза к репрессиям по отношению к анархистам. Повод для этого найти не сложно — так как в водовороте гражданской войны, наряду с идейными анархистами, в их организации приходило немало полууголовного элемента, лишь прикрывавшегося черными знаменами свободы. Под предлогом борьбы с уголовниками в апреле 1918 года чекисты и «красные» латышские стрелки внезапно осуществили нападение на Дома Анархии, произвели массовые аресты среди анархистов, закрыли большую часть анархистской прессы. Использовав стихийные анархические настроения масс, большевики теперь, дорвавшись до власти, все дальше отходили от своих былых союзников в сторону воссоздания в новом «псевдореволюционном» обличье все того же старого российского самодержавно-государственного Левиафана — с всевластием чиновников и полицейских, бесправием личности, сверхэксплуатацией трудящихся, военной повинностью и имперской национальной и внешней политикой. В отношении же анархистов новая власть провозгласила демагогическую позицию: небольшому числу наиболее послушных и лояльных, так называемых «советских» анархистов, до поры до времени дозволялось влачить полулегальное существование, иметь своих представителей в Советах и профсоюзах, открывать клубы; тогда как большинство анархистов ожидали расстрелы и застенки ВЧК. Борясь против большевистской диктатуры за изначальные идеалы Революции: передачу земли крестьянам, а фабрик — рабочим (а не государству), создание свободных беспартийных Советов (не иерархических органов власти, но основанных на принципе делегирования органов народного самоуправления), всеобщее вооружение народа и т.д., — анархисты еще более решительно выступали против «белой» контрреволюции. Наиболее ярким эпизодом гражданской войны в России, связанным с анархическим движением, конечно же, была деятельность Повстанческой армии во главе с Нестором Ивановичем Махно/38/. Под контролем этой армии в 1918-21 гг. оказалась значительная часть территории Украины. Впрочем, на эту территорию поочередно наступали то немецкие кайзеровские войска, то большевики, то деникинцы, то врангелевцы, то вновь большевики. И со всеми ними махновцам пришлось вести ожесточенную борьбу. Опыт махновского движения показал, что территориальная армия, основанная на вооружении населения, выборности командиров и сознательной, а не палочной дисциплине, намного эффективнее (в обороне, конечно, а не в нападении!), чем регулярные, насильно сколоченные «белые» и «красные» части. (Между прочим, именно махновцы, а отнюдь не буденновцы, как утверждали советские историки, изобрели знаменитую тачанку). Много раз территория Гуляйпольского района занималась захватчиками, много раз разные начальники рапортовали наверх о том, что с Махно покончено — но вновь повстанцы выходили из лесов — земля горела под ногами большевиков и белогвардейцев. А «батько» Махно, одиннадцать раз раненый, несколько раз преданный своими «союзниками»-большевиками, то награждавшими его — одного из первых — орденом Боевого Красного Знамени, то расстреливавшими его штаб и вероломно уничтожавшими его конницу, воевавшую вместе с ними в 1920 году против Врангеля и первой форсировавшую Сиваш и ворвавшуюся в Крым, «батько» Махно вновь уходил из ловушки и поднимал черное знамя восстания. И население поддерживало Махно, поскольку он боролся не за «диктатуру пролетариата», не за реставрацию самодержавия, не за власть какой-либо партии или нации над другими, а за то, что казалось тогда естественным людям: за землю и волю, за народное самоуправление, основанное на федерации беспартийных Советов. И (вопреки последующей клевете писателей и кинорежиссеров), Махно не допускал на своей территории еврейских погромов (которые были тогда обычным делом на территориях, контролируемых петлюровцами или григорьевцами), жестоко карал мародеров и, опираясь на основную массу крестьянства, был суров с помещиками и с кулаками (знал ли он, что позднее махновщина будет названа «движением кулацкой контрреволюции»?). Среди кошмара гражданской войны махновский район был относительно свободным местом: в нем разрешалась политическая агитация всех социалистических партий и групп: от большевиков до социалистов-революционеров. (Анархисты из Конфедерации анархистов Украины «Набат» активно занимались просветительской, издательской и пропагандистской деятельностью). Махновский район был и едва ли не самой «свободной экономической зоной», где существовали различные формы землепользования (разумеется, кроме помещичьего): и коммуны, и кооперативы, и частные трудовые крестьянские хозяйства (без использования труда батраков). Никого не загоняли в госхоз, в колхоз или, наоборот, в фермеры. В условиях полной экономической неразберихи и государственной монополии на все продукты — как у «белых», так и у «красных» — махновцы пытались (и небезуспешно) наладить прямой товарообмен с городами центра России: минуя кордоны заградительных отрядов, они неоднократно посылали рабочим свои сельхозпродукты, а те, в свою очередь, расплачивались промышленными товарами. Гуляйпольский район не только отбивался от наступающих противников, но и жил, строил свою систему самоуправления — не придуманную кабинетными теоретиками, а рожденную самой жизнью, творчеством людей. Советская система показала здесь, что она может — даже в чрезвычайных, военных условиях — нормально работать и не быть при этом ширмой для парткомов, если только она не отрывается от мест, не образует единого бюрократического монолита, а функционирует в своем изначальном виде: в виде собраний делегатов, принимающих решения в соответствии с данными населением указаниями. Разумеется, эта беспартийная, свободная, распыленная, советская власть — все еще была Властью, а не Анархией, но и это уже было огромным шагом в сторону Анархии, самоуправления. Махновское движение, достигшее наивысшего размаха в 1919-1920 годах, постепенно пошло на убыль после объявления НЭПа. Социальная база движения стала резко сужаться после того, как большевики отменили продразверстку и разрешили крестьянам продавать излишки хлеба на рынке. Остатки повстанческой армии были раздавлены буденновской конницей в 1921 году. Махно с отрядом бойцов прорвался в Румынию, где и был немедленно арестован как… большевистский агент. Затем пошли скитания по румынским, польским, немецким тюрьмам и лагерям, полуголодная жизнь в Париже, дискуссии с товарищами в попытках осмыслить опыт борьбы. Умер Нестор Иванович в 1934 году и похоронен не кладбище Пер-Лашез рядом с парижскими коммунарами. С махновским повстанческим движением связана, действовавшая летом-осенью 1919 года в Москве, Организация анархистов подполья. Они выпускали листовки и газету «Анархия». Но больше всего эта группа прославилась знаменитым взрывом московского горкома партии большевиков в Леонтьевском переулке 25 сентября 1919 года, когда погибли и были ранены многие видные большевистские деятели. Однако вскоре анархисты подполья были выслежены чекистами и уничтожены (окруженные на своей базе на даче в подмосковном местечке Красково, они взорвали дачу вместе с собой на воздух). Сильное влияние анархических идей и настроений можно проследить и во многих народных выступлениях последнего этапа гражданской войны. Наиболее это заметно на примере Кронштадтского восстания в марте 1921 года. Восставшие моряки выдвинули лозунг «третьей революции» (после февральской и октябрьской), ликвидации ЧК, создания советской власти, свободной от партийных влияний, свободы политической агитации для социалистов и анархистов. Их лозунги: «Власть Советам, а не партиям!», «Советы без Совнаркома» и другие, носят во многом анархический характер. Однако Кронштадтское восстание явилось последним трагическим аккордом затухающей Великой Революции и было потоплено в крови 18 марта 1921 года — в 50-ую годовщину Парижской коммуны. В 20-е годы деятельность анархистов в СССР постепенно сходит на нет: часть из них вступает в ВКП(б), другие репрессируются. До конца 20-х годов существовало анархо-синдикалистское издательство «Голос Труда», выпустившее в свет большое количество анархистской литературы. Последним очагом легального анархизма в СССР был музей Кропоткина и действующий при нем общественный кропоткинский комитет; однако, в середине 30-х годов кропоткинский музей был закрыт, а анархическое движение в России на полвека уничтожено. Лишь в середине 1980-х годов на волне «перестройки» вновь начнется его медленное возрождение.
Анархисты и гражданская война в Испании 1936-1939 годов
В 20-30-е годы во многих странах Европы установились тоталитарные режимы, которые насильственно уничтожили, загнали в глубокое подполье и эмиграцию анархическое движение. Так было в России, Германии, Италии. Однако страной, с наиболее мощным анархическим движением, обладающим многолетними традициями, оставалась Испания. Непрекращающаяся на протяжении семидесяти лет агитация испанских анархистов, череда организованных ими восстаний и забастовок, сеть анархических школ, мощные профсоюзы, опирающиеся на общинное, коллективистское сознание трудящихся, — все это сделало анархистов Испании решающей силой революционного процесса. К 30-м годам в анархистском профсоюзе НКТ состояло около двух миллионов рабочих, а в Федерации Анархистов Иберии (ФАИ) — несколько сотен тысяч человек. В 1936 году конгресс НКТ в Сарагосе принял программу: »Концепция либертарного коммунизма», предусматривающую переход к обществу, представляющему собой федерацию коммун и синдикатов, к обществу без денег, с децентрализованным планированием экономики, с заменой регулярной армии рабочей милицией. Разразившийся в июле 1936 года мятеж генерала Франко и последовавшая за ним гражданская война подтолкнули анархистов к решительным действиям и дали им возможность осуществить крупнейший в XX-ом веке анархистский социальный эксперимент, как и по размерам, так и по радикализму далеко превосходящий опыт махновского движения на Украине/39/. Узнав о начавшемся франкистском мятеже, тысячи рабочих-анархистов вышли на улицы испанских городов и дали отпор мятежникам. Борьба с наступающим фашизмом переросла в антипомещичьи и антикапиталистические выступления: повсеместно рабочими захватывались предприятия, крестьянами — помещичьи земли, создавались отряды народной милиции. Под контролем НКТ оказалась наиболее промышленно развитая область Испании Каталония (со столицей — Барселоной) и сельскохозяйственный Арагон. Были сформированы анархистские вооруженные формирования, которые возглавил легендарный Буэнавентура Дуррути. Эти отряды отправились на фронт — воевать с франкистами. Революция затронула буквально все сферы жизни. В это время в Испании была создана анархо-феминистская организация «Мюхерес Либрес» (Свободные Женщины), поставившая своей целью борьбу с традиционным патриархализмом испанского общества и вовлечение женщин в общественную, политическую и культурную жизнь. Социализированные промышленные предприятия, захваченные рабочими, функционировали довольно эффективно: все решения принимались на собраниях трудовых коллективов, была существенно повышена заработная плата, прибыли инвестировались в культурные проекты — на нужды образования и культуры. (Благодаря этому многие рабочие впервые в жизни смогли посетить кино или театр). Но наиболее далеко зашла социальная революция в деревне, особенно в Арагоне: крестьяне на общих собраниях свергали местную власть, избирали революционные комитеты, отбирали землю у помещиков, создавали кооперативы. Эти кооперативы или »коллективы», как они назывались, в отличие от СССР, создавались снизу и добровольно — желающие могли индивидуально (без применения наемного труда) обрабатывать землю. Создавались коллективные склады и магазины. Отдельные кооперативы объединялись в федерации. Это движение получило широкий размах: в Арагоне было создано 400 таких коллективов, в Кастилии — 300, в Каталонии — 40. В Арагоне в коллективах участвовало 400 тысяч человек (70% населения) и они обрабатывали 60% всех обрабатываемых земель. Опираясь на вековые общинные традиции и на идеи классиков анархизма, коллективы действовали на принципах самоуправления, отрицания иерархии — все важнейшие решения принимались на собраниях членов коллективов. Арагонские кооперативы достигли больших успехов в сельском хозяйстве: так в 1937 году урожай в Арагоне вырос на 20%, тогда как в других регионах страны он существенно снизился. Строились дома, больницы, учреждения культуры. ПО мнению современного исследователя А.Шубина: «В результате анархистских социальных преобразований возник новый сектор экономики, качественно отличный как от капиталистического, так и от государственного. Отличительная черта этого уклада — коллективное распоряжение трудящихся средствами производства, влиятельные структуры самоуправления и участие тружеников в принятии производственных решений. Анархисты и левые социалисты сделали практический шаг к ликвидации отчуждения производителя от средств производства… Несмотря на все трудности, анархистам удалось создать относительно эффективно работающую… социальную систему (насколько это было возможно в условиях гражданской войны)»/40/. Однако этот социальный эксперимент был насильственно прерван. На смену изначальному, хотя и весьма условному, «антифашистскому единству», пришли существенные разногласия и конфликты между двумя главными силами республиканского лагеря — анархистами и компартией Испании. Тесно связанная со сталинским режимом, испанская компартия взяла курс на централизацию и милитаризацию общества, отказ от социальных преобразований. Анархистская народная милиция казалась коммунистам вредной «партизанщиной», а производственное самоуправление на социализированных предприятиях и создание сельскохозяйственных коллективов — опасной альтернативой предлагавшейся коммунистами национализации и огосударствлению экономики. Коммунисты рассматривали анархистов как своих главных политических конкурентов; анархисты, со своей стороны, учитывая опыт российской революции, не доверяли своим временным союзникам по антифашистской борьбе. Опираясь на военную помощь СССР, ИКП взяла курс на установление контроля над аппаратом власти, армией и силовыми ведомствами (куда активно внедрялись приехавшие из Советского Союза военные специалисты и сотрудники НКВД), начала «чистку» интербригад, убирая из них нелояльных Сталину людей. При этом парадоксальным образом коммунисты сотрудничали с правыми социалистами и либералами, тогда как анархисты сблизились с левым крылом социалистов во главе с Ларго Кабальеро (который выступал за создание синдикалистского правительства, опирающегося на поддержку социалистических и анархистских профсоюзов). Происходившая снизу, при активном участии анархистов, социальная революция и коммунистический курс на диктатуру, усиление государства и умеренность в социальной политике, неизбежно должны были привести к столкновению противоборствующих сил внутри республиканского лагеря. Установив контроль над армией и силовыми структурами, коммунисты начали охоту за деятелями оппозиции, в первую очередь, за анархистами. В мае 1937 года коммунисты спровоцировали бои в Барселоне, приведшие к разоружению отрядов анархистов и к началу террора против НКТ и ФАИ, а в августе 1938 года, снятая с фронта танковая бригада коммунистического генерала Листера обрушилась на арагонские кооперативы. Аресты, казни, принудительный роспуск коллективов, начатые коммунистами, довершили франкисты, вступившие в Арагон в марте 1938 года. Под нажимом компартии коллективизированные предприятия Каталонии и других регионов были национализированы. Однако победа коммунистов над анархистами оказалась пирровой. Все эти события предрешили гибель испанской революции. Ослабленная внутренней борьбой, республика не могла противостоять наступлению франкистских войск. Падение республики 1939 году и установление диктатуры генерала Франко привело к новым массовым репрессиям против анархистов. Хотя партизанская борьба анархистов против фашизма продолжалась еще целое десятилетие, но движению был нанесен смертельный удар.
1968 год и современное анархическое движение
Два десятилетия, последовавшие за окончанием Второй Мировой войны, знаменовали глубокий упадок анархического движения во всем мире. Репрессии тоталитарных режимов, с одной стороны, повышение уровня жизни трудящихся в развитых странах мира в середине XX века, когда индустриально-буржуазная цивилизация достигла своего апогея и могла позволить себе содержание «социальных государств» — с другой стороны, — ослабили силы анархистов. На смену массовым анархистским профсоюзам, многотысячным организациям, нередко идущим во главе социальных процессов, пришли небольшие разрозненные группы «ветеранов» анархизма, пытающихся осмыслить катастрофический опыт революционных бурь первой половины XX-го века и выйти из политического гетто. Тем временем репрессии продолжались даже в самых «демократических» странах. Так в США в эпоху маккартизма анархисты уголовно преследовались; была запрещена и традиционная анархистская символика — и американские анархисты выдвинули ряд новых символов, используя, например, наряду с традиционными черными флагами и буквой «А» в круге, изображение дикой взъерошенной кошки. Новый взлет анархического движения связан с мировой революцией второй половины 60-х годов, когда на улицы Нью-Йорка и Парижа, Рима и Берлина вышла бунтующая студенческая и рабочая молодежь, требующая свободы, преодоления отчуждения и гуманизации общества, реформы университетов, прекращения войны во Вьетнаме, равноправия чернокожих, реального, а не формального освобождения женщин, производственного самоуправления, ликвидации ядерного оружия и эмансипации во всех сферах повседневного существования… В этом пестром и неоднородном движении, получившим название «новые левые» (вместо обюрократившихся «старых» левых — коммунистов и социал-демократов), анархисты заняли видное место, наряду с другими идейными течениями. Черные знамена реяли над захваченными рабочими итальянскими заводами и над баррикадами парижского »Красного мая» в 1968 году, а наиболее известный студенческий лидер Даниэль Кон-Бендит был именно анархистом. Лозунги «Красного мая» были новы, дерзки и впечатляющи: «Социализм без свободы — это барак», «Вся власть воображению!», »Будьте реалистами — требуйте невозможного!», «Беги, товарищ, старый мир у тебя за спиной», «Не роботы, не рабы», «Анархия — это мы!» (по контрасту с известной фразой Людовика XIV: «Государство — это я»), «Каждый сам себе диверсия!», «Революция невероятна ибо она истинна!». Стотысячная демонстрация восставшей молодежи в Париже несла перед собой издевательский лозунг, пародирующий штампы официальных масс-медиа: «Мы — маленькая кучка анархистов!». В Германии, США и Франции было созданы тысячи коммун, культурных центров, в Париже знаменитый театр Одеон был превращен в дискуссионный форум, в университетах создавались комитеты сексуальной и культурной революции. Многим казалось, что новый мир, новые ценности и, новая эмансипированная социальная реальность уже на пороге. В поисках альтернативы, как бюрократически-тоталитарному «реальному социализму» и ленинистским компартиям (так французских коммунистов Ж-П Сартр метко назвал »революционной партией, которая боится революции»), так и бездушному бессмысленному индустриально-буржуазному обществу, всецело подчиненному логике погони за прибылью, значительная часть «новых левых обратилась к полузабытым, но неожиданно оказавшимся актуальными, сочинениям Бакунина, Кропоткина и других теоретиков анархизма. 1068 год, породивший новые социальные движения: феминистские, «зеленые», антимилитаристские, коммунарские и т.п., дал новый импульс анархистскому движению во всем мире. На смену «старым» анархистам, по преимуществу, ориентированных на профсоюзную борьбу, пришло новое, проанархистское движение «автономистов», которое и по сей день насчитывает (особенно в Германии) десятки тысяч активистов. Автономы — это весьма политизированная молодежная субкультура со сложной и развитой инфраструктурой: коммуны, сквоты (захваченные для жилья и борьбы здания), альтернативные кафе и книжные магазины, культурно-информационные центры и клубы, многочисленные издания, музыкальные рок- и техно-группы и другие творческие коллективы, антифашистские и феминистские инициативы, бригады «стритфайтеров» (уличных бойцов) и т.п. В последние годы на первомайские демонстрации немецкие автономисты выводят ежегодно по 10-20 тысяч человек. Автономисты развернули настоящую бескомпромиссную борьбу за так называемую деколонизацию повседневной жизни» человека в буржуазном обществе. Они пытаются создать некую альтернативу отчужденному и репрессивному обществу, решая все вопросы коллективно и консенсусом, уважая личность и сторонясь всякого авторитаризма и иерархии. Патриархату они противопоставляют реальное и повседневное равенство полов, традиционным семейным формам ячеечного общежития — коммуны, иерархии — самоуправление, пропагандируя и активно практикуя экологизм, антимилитаризм и антифашизм. Автономисты активнейшим образом выступают в защиту национальных и сексуальных меньшинств, протестуют против империалистических войн и политики западных капиталистических держав. Если надо, то они без промедления вступают в настоящие уличные сражения с полицией или неонацистами. В последние десятилетия огромный размах и известность получили организованные немецкими автономами кампании против атомной энергетики в Германии, в частности, против попыток захоронения ядерных отходов в Горлебене. Это по-настоящему массовое, активное и борющаяся альтернатива для молодежи на Западе. Против автономов созданы даже специальные подразделения полиции и изданы специальные репрессивные законы. Автономистам-сквотерам принадлежат в некоторых городах целые кварталы зданий, отвоеванные у городских властей и превращенные в мощные центры либертарной (вольной) культуры и политики. Наряду с молодым анархистским автономным движением, в целом ряде стран сохраняются традиционные анархо-синдикалистские профсоюзы и организации, из которых наиболее крупными являются САК в Швеции и СНТ и СЖТ в Испании (в них состоят десятки тысяч человек, а шведский САК вообще является вторым по величине после официального социал-демократического профсоюза Швеции). В Испании же после смерти фашистского диктатора Франко в 1976 началось массовое возрождение анархизма. 500 тыс. человек посетило первое постфранкистское собрание легендарного анархо-синдикалистского профсоюза CNT. Возвращение к кое-какой демократии в некоторых южноамериканских странах в конце 70-х и 80-ых гг. также привело к росту анархического движения и там. Наконец, в конце 80-х появились анархисты и в республиках СССР, которые были полностью уничтожены сталинистами в конце 20-х гг. Сегодня анархистское движение, конечно, все еще не так сильно как прежде, но организует уже десятки тысяч революционеров во многих странах. В Испании, Швеции и Италии существуют либертарные профсоюзы, в которых состоит приблизительно 250 тыс. человек. В большинстве других европейских стран имеется несколько тысяч активных анархистов. Появились группы анархистов и в тех странах, в которых их никогда не было, например, в Нигерии, Турции, Ливане, Бангладеш. В широком масштабе возродилось анархо-движение в Южной и Центральной Америке. Контактный лист, распространенный Венесуэльской группой анархистов Corrio включает списки более чем 100 организаций в каждой стране. Медленно возрождение анархизма идет в Северной Америке, но и там либертарные организации испытывают существенный рост своих рядов. С каждым годом больше людей становятся под революционные знамена анархизма. Во всем мире существуют многочисленные анархистские издания, исследовательские центры, библиотеки (среди них английское издательство «Фридом», основанное Кропоткиным, американский журнал «Анархия: Журнал вооруженного желания», немецкое издание «Шварцен фаден», швейцарская анархическая библиотека СЕРА и др.). В числе наиболее известных современных теоретиков анархизма стоит назвать американских мыслителей Ноама Хомского (Нобелевский лауреат в области лингвистики), Мюррея Букчина (автор интересной концепции экоанархизма), Джона Зерзана (идейны вдохновитель антитехнологического направления в анархизме), Боба Блэка (авангардный писатель и теоретик парадоксального «отказа от работы»), а также близкого к анархизму выдающегося французского философа, теоретика автономизма и экосоциализма Андре Горца. Всему миру известны фантастические романы американской писательницы Урсулы Ле Гуин, один из которых — «Обездоленные» (недавно изданный и на русском языке) является замечательным примером современной анархистской литературной утопии. Одним словом, сегодня анархизм не является музейным экспонатом, как многим неискушенным читателям может показаться. Его теория и практика еще послужит будущему человеческой цивилизации. Время анархизма только начинается. Вам так не кажется?
Примечания:
1. Бакунин М.А. Философия, социология, политика. М., 1989, с.42. 2. Прудон П.Ж. Что такое собственность. М., 1998, с.190. 3. Там же, с.201. 4. Прудон П.Ж. Французская демократия. СПб., 1867, с.378. 5. Там же, с.15. 6. Цит. по: Кропоткин П.А, Хлеб и Воля. Современная наука и Анархия. М., 1990, с.391. 7. Прудон П.Ж. Французская демократия. СПб., 1867, с.169. 8. Цит. по: Гильом Дж. Анархия по Прудону. Киев, 1907, с.106. 9. Цит. по: — там же, с.83. 10. Прудон П.Ж. Французская демократия. СПб., 1867, с.69. 11. Там же, с.82. 12. Цит. по: Эльцбахер П. Анархизм. Берлин, 1922, сс.51,52, 56. 13. Неттлау М. Очерки по истории анархических идей. Детройт, 1991, с.70. 14. Блок А.А. Михаил Александрович Бакунин.//Блок Александр. Собрание сочинений в шести томах. Т.4., Л., 1982, сс.17-20. 15. Бакунин М.А. Исповедь.//Дюкло Ж. Бакунин и Маркс. Тень и свет. М., 1975, с.393. 16. Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1988, с.277. 17. Бакунин М.А. Философия, социология, политика. М., 1989, с.92-93. 18. Михаил Александрович Бакунин. Избранные философские сочинения и письма. М., 1987, с.464. 19. Бакунин М.А. Философия, социология, политика. М., 1989, сс.88-89. 20. Там же, с.136. 21. Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1988, с.373. 22. Карелин А. Жизнь и деятельность Михаила Александровича Бакунина. М., 1919, с.42. 23. Цит. по: Пирумова Н.М. Петр Алексеевич Кропоткин. М., 1972, с.192. 24. Цит. по: Маркин В.А. Петр Кропоткин. Иркутск, 1992, с.285-286. 25. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века.//О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990, с.175. 26. Кропоткин П.А. Хлеб и Воля. Современная наука и Анархия. М., 1990, с.452. 27. Там же, с.246. 28. Неттлау М. Очерки по истории анархических идей. Детройт, 1991, с117. 29. Там же. 30. Кропоткин П.А. Век ожидания (сб. статей). М., 1925, с.57. 31. Там же, с.111. 32. Кропоткин П.А. Поля, фабрики и мастерские. Промышленность, соединенная с земледелием, и умственный труд с ручным. Пб.-М., 1921, сс.13-14. 33. Кропоткин П.А. Хлеб и Воля. Современная наука и Анархия. М., 1990, с.464. 34. Там же, с.453. 35. Неттлау М. Очерки по истории анархических идей. Детройт, 1991, с.125. 36. Там же, с.138. 37. Э.Л.Аранго. Из статьи: «Доктрина и тактика»//Наперекор, №8, 1998, с.47. 38. См. подробнее о махновском движении: Н.Махно. Воспоминания. М., 1992, П.Аршинов. История махновского движения (1918-1921). Запорожье, 1995, Шубин А. Анархистский социальный эксперимент. Украина и Испания 1917-1939. М., 1998, Голованов В. Тачанки с юга. Запорожье, 1998. 39. Об участии анархистов в испанской революции см.: Шубин А. Анархистский социальный эксперимент. Украина и Испания 1917-1939. М., 1998 и Дамье В. Испанская революция и коммуны Арагона.//Наперекор, №9, 1999. 40. Шубин А. Ук. соч., сс.227,229.
